Мягкосердечная кушетка или особенности автоматического перевода :)))

Некоторое время назад, мой друг интересовался путевками в горнолыжные курорты мира. Он рассылал запросы в различные тур-агентства. Некоторые из них присылали свои предложения. Одно из таких писем оставило неизгладимый след в нашем сознании :) Мы не смогли выяснить достоверно, кто именно писал это письмо, с какого языка его переводили на русский... Вероятно, делали это автоматическим он-лайн переводчиком. В сущности, это теперь не имеет значения. Важен тот убийственный результат, который получился на выходе. Текст присланного ему предложения привожу ниже дословно:

«Акулину жрать?! — Заокеанский картель.»

«Если Вы в усталости, а в пространстве бушует слякоть, своя удобная парилка на шестерых типаж, согреет и ослабит Вас. Здесь можно восстановить растерянные остроты, а внятные таксы обрадуют произвольного читателя своего.


Положение:
Готов номер у основания достославной специфической миловидностью сопки Аибга. п. Эсто-садок, 156

Секретный запас:
Трафаретный номер — двухместный, однокомнатный: одно дополнительное огнище, кювета, моноблок, мини-бар, таксофон.

Студио — двухместный, однокомнатный (одно доп. местечко — добродушная горка), ванночка, лгун, кондиционер, мини-бар, автомат.

Люкс — двухместный, однокомнатный (одно доп. положение — мягкосердечная кушетка), ванная, ящик, кондиционер, мини-бар, видеотелефон, балкон.

Вникать во цена:

• сожительство;
• топливо (ленч);
• лечение стеллажами и баранкой с целью лыж и сноубордов;
• сторожить биржу;
• доставка к горнолыжному саду и после обратно по расписанию.

Выводки:
Принимаем в 3-х этажное строение гостиницы, состоящее из 18 благоустроенных факсов дифференциальной породы. Целые боци уснащены: спутниковое ТВ, рефрижератор, стенка, мебель, стульч.»

Не хотите пройти курс лечения «стеллажами и баранкой»? ;)  
 
  

Про Непал, Буддизм и Nike наоборот :)

‘’Just do it!’’

Если ты хочешь сделать что-то хорошее – просто сделай это! – призывает нас Nike.

У непальских буддистов тоже есть подобная фраза:

‘’Just stop it!’’

Если ты хочешь перестать делать что-то плохое – просто останови это! – предлагают буддисты ;) 

Про тибетский квартал в Дели...

"The more you are motivated by love,

the more fearless and free

your action will be."

Dalai Lama

В тибетский квартал нас привез человек, с которым мы познакомились в Непале. Он сказал, что здесь хорошо, потому что здесь чисто и отели хорошие.

Мы прибыли в Дели. От станции метро Vidhan Sabha мы едем на двух велорикшах. По два человека в каждой. Наш вес вместе с другом не менее ста пятидесяти килограммов. И в рюкзаке у каждого из нас килограммов по двадцать. Сто девяносто килограммов! Как это ржавое чудо не разваливается? Но еще более удивительно, как с такой нагрузкой справляется этот маленький худенький дедушка? Он молча крутит педали, его ноги не останавливаются ни на секунду, независимо от того, едем мы с горы или в гору.

Мы катим по улице Majnu Ka Tila. Вдоль бетонной пыльной стены лежат люди, завернутые в грязные одеяла. Что они делают? – спросите вы. Они здесь живут. Вот так, на улице. В этих ветхих засаленных одеялах. Их здесь десятки, а может быть, сотни. Их нельзя сосчитать. Мы едем мимо них уже минут десять, но они не кончаются. Они лежат здесь, подобно шпалам, уложенным про запас вдоль железной дороги. Каждую ночь некоторые из них умирают. Другие продолжают спать рядом, не замечая ухода соседей. Каждый день, в четыре утра, полицейские патрули собирают умерших людей на улицах города. Живых оставляют. Их черед еще не пришел.      

Наш рикша крутит педали, несмазанная длинная цепь издает странные звуки. Огромные грузовики с диким ревом проносятся мимо, оставляя после себя облако пыли и дыма. В этом облаке нам трудно дышать, едкая пыль попадает в глаза, в нос, в рот – мои спутники одевают на лица защитные маски.

– Приехали, – говорит рикша, останавливаясь у тротуара.

– Нет, этого не может быть! – возражает Лена, – нам сказали, здесь чисто, хорошие отели! Это место не может быть тибетским кварталом!

– Машну Ка Тила, Тибетский квартал, вам сюда, – говорит рикша, указывая рукой на ржавые ворота в проеме бетонной стены.

– Я не буду здесь жить, – протестует Лена, – это какая-то ошибка.

Получив по сорок рупий (чуть менее одного доллара), наши рикши уехали, а мы, немного помедлив, робко вошли в распахнутые ворота.

Бесформенные постройки, разбитые улицы, запах не самый приятный. Неужели это и есть то самое место? Ошибки нет: мы действительно в тибетском квартале. Зачем наш друг предложил нам приехать сюда? Или это такая нелепая шутка?

В тибетском квартале мы прожили два дня, затем, проехали с севера на юг через всю Индию и вот теперь, спустя месяц, мы снова входим в эти ворота. Только теперь нам стало понятно, что в тибетском квартале Нью Дели действительно очень чисто и отели хорошие…

А вот и наш друг. Мы рады снова обняться.

– Ну, как вам здесь нравится?

– Спасибо! Это действительно хорошее место (Теперь мы говорим это без тени иронии).  

Мы идем в ресторан. Тибетские рестораны действительно очень хорошие. Здесь много хорошей вкусной еды, по которой мы так соскучились, путешествуя по затерянным уголкам Индии. Эти рестораны приучили нас завтракать, обедать и ужинать строго по расписанию. Немного проспал – завтрак уже кончился. 

– Приходите обедать после полудня, – благожелательно скажет официант и, уверяю вас, вы действительно будете гулять до полудня.

Здесь вы не можете заказать Lassi (вкусный полукоктейль-полуйогурт) вечером или жареную картошку с овощами – утром, просто потому, что нельзя. Если вы спросите официанта, почему, он будет смотреть на вас с нескрываемым удивлением. Он будет долго объяснять вам, что сейчас вечер, указывать на окно, говорить, что там нет солнца, и поэтому совершенно невозможно пить Lassi.   

– Я буду есть свежие овощи, – говорит наш друг, – а вам я советую заказать Thukpa, она у них очень хорошая.

Мы с удовольствием заказываем Тукпу. Мы уже пробовали это блюдо в Непале. Вкусно. Путешествуя целый месяц по Индии, мы не имели возможности есть Thukpa, поэтому пребывание в тибетском квартале становится причиной для радости не только наших сердец, но и желудков.

– Простите, – обращается наш друг к официанту, – могу ли я попросить вас ничего не добавлять в салат, кроме овощей: ни масла, ни соли, ни специй? Только свежие овощи. Это возможно?

– Да, сэр, – отвечает официант.

Через десять минут наш заказ стоит на столе. Для Индии это что-то необыкновенное: в других частях этой страны, за пределами тибетского квартала, заказ не приносят раньше, чем через сорок минут.    

– Простите, – обращается наш друг к официанту, – это прекрасный салат, однако, мне кажется, что в нем есть что-то еще, кроме свежих овощей.

– Нет, сэр, – отвечает официант, – только свежие овощи.

– Позвольте, но я чувствую соленый и кислый вкус. В этом салате огурцы, помидоры, болгарский перец, лук – эти овощи не могут дать такого вкуса. Чем вы заправили салат?

– Ничем, сэр. Только овощи.

– Но откуда взялась тогда эта мутная кислая жидкость на дне моей тарелки?

– Это сок, сэр.

– Какой сок?

– Сок овощей, сэр.

– Позвольте, но эти овощи не могут дать такого мутного кислого сока. Какой из этих овощей, по-вашему, содержит такой сок?

– Я не знаю, сэр.

– В таком случае, пойдите, пожалуйста, на кухню и спросите об этом повара.

– Да, сэр.

Официант уходит и возвращается через минуту вместе с поваром.

– Чем вы заправили мой салат?

– Лимонным соком, сэр.

– Но для чего вы сделали это?

– Так положено по рецепту, сэр.

– Но я же просил вот этого человека не добавлять в салат ничего, кроме овощей. Он передал вам мою просьбу?

– Да, сэр.

– Тогда зачем вы заправили салат соком?

– Так положено, сэр.

– Но я не хочу есть салат с лимонным соком, солью и перцем? Вы это можете понять?

– Да, сэр.

– Вы можете сделать мне салат из свежих овощей без лимонного сока, соли и перца?

– Нет, сэр.

– Почему???

– Потому, что в этом случае вы не получите ожидаемого вкуса этого блюда.

– Уверяю вас, я искренне ожидал получить вкус свежих овощей, а вместо этого получил вкус лимонного сока, соли и специй. Я расстроен.

– Мне жаль, сэр.

– Когда я приду сюда завтра, я смогу получить овощной салат без сока и специй?

– Нет, сэр.

Видимо, в этом вопросе с ними нельзя договориться. Впрочем, мы помогли нашему другу доесть его салат, невзирая на сок и специи.

Нам принесли Тукпу. Официант выдал нам по комплекту деревянных китайских палочек и стал уходить. Гена смотрит на Тукпу и палочки с нескрываемым изумлением. Чтобы читателю было понятно Генино изумление, следует пояснить, что тибетская Thukpa – это суп с лапшой и мелко нарезанными овощами.

– Они что, издеваются? – негодует Гена, – они хотят, чтобы я ел суп палочками???

Гена поймал за рукав убегающего официанта.

– Ээуууу! – глубокомысленно произнес Гена, указывая палочками на тарелку с Тукпой.

– Ах, да, – улыбнулся официант, – сейчас я принесу ложку.

Признаться, мне тоже не приходилось еще есть суп китайскими палочками. Пару раз я видел это шоу по телевизору. Помнится, еще тогда я подумал, что для питания таким способом, вероятно, нужно родиться китайцем.

Перед моим отъездом в Индию, мой друг Миша специально устроил в мою честь праздничный ужин. В тот вечер мы ели всевозможные восточные блюда, и есть их следовало не иначе, как этими самыми китайскими палочками.

– Что я должен с этим делать? – недоумевал я.

– Учись, – говорил Миша, – там пригодится.

Миша оказался прав. Краткий курс молодого китайца не раз сослужил мне в этой стране добрую службу.

Итак, у меня есть суп и две палочки. Занятно, не правда ли? С третьей попытки я вложил в руку палочки так, как учил меня Миша. Официанты следят за мной с умилением, подобным тому, с которым посетители зоопарка изучают смышленых ручных обезьянок, которые ну прямо как люди, искусно открывают обертку конфеты. Теперь я вооружен, как настоящий китаец. С китайским усердием я гоняю по тарелке капусту. Я чувствую себя цаплей. Подобно болотной лягушке, капуста спасается от меня бегством. Тибетцы стараются не смеяться. Трижды мне удается схватить эту ловкую сущность, и три раза подряд, извернувшись, ей удается вернуться обратно в тарелку. Тибетцы уже не скрывают своей радости. Официант, проявив сострадание, притащил и мне ложку. Но нет, я не позволю этой наглой капусте надо мной насмехаться. Твердую часть моей Тукпы я таки съел палочками. Жидкость все-таки съел ложкой. Этой наукой займемся позже, в следующей поездке. Официанты смотрели в мою сторону с нескрываемым уважением.

Но это не все. На столе рядом с Тукпой стоит некое снадобье, с виду похожее на нашу аджику. Я съел суп и так, любопытства ради, зачерпнул это чудо краешком ложечки. Я не знаю, какое количество этой аджички успело впитаться внутрь моего организма, но в следующие четверть секунды послеобеденная слабость оставила меня. Очевидцы утверждают, что лицо мое в этот момент было точь-в-точь цвета этой самой аджички. Мои глаза стали плакать от счастья, а в ум пришло просветление. Я вспотел всем своим организмом, который видимо от неожиданности, стал изо всех сил на меня кашлять. Я не знал, что мне делать. Вызвать пожарных – они не успеют приехать. Огнетушитель – он не висит на стене ресторана. Видимо, за годы эволюции тибетцы выучились обходиться с этой аджичкой без использования огнетушителя.

Думается, если б во время Великой Отечественной швырнуть баночку этой аджички во вражеский танк, он был бы уничтожен в одночасье. Я не знаю, были ли до обеда в моем организме танки, но если и были – все они были уничтожены вне всяких сомнений. Да, я люблю тибетскую кухню.

Обед наш окончен, и мы отправляемся на прогулку по городу. Узкие улочки, люди в бордовых одеждах. У крыльца здания сидит старик в ветхой одежде. В его руках буддийский барабан. Старик крутит барабан и поет тибетские песни. Вот так он сидит и поет целый день, с утра и до самого вечера. К вечеру в его кружке собирается горстка монет. Должно быть, в его кружке двадцать пять или тридцать рупий. В нашей стране, имея такие деньги, можно два раза проехать в метро. В Индии за двадцать пять рупий он сможет купить себе недорогую еду и не погибнуть от голода.

Между домами через центральную улицу растянут плакат из баннерной ткани. Слева на право, на этой растяжке изображены портреты людей в бордовых одеждах. Снизу под каждым из снимков впечатана фотография человека, пылающего в огне.

– Китайцы снова вторглись в Тибет на прошлой неделе, – поясняет нам наш знакомый, – в этот раз они сравняли с землей еще две тибетских деревни. Всех, кто оказывал сопротивление, они убили на месте, не разбираясь, были ли это старики, женщины или дети. Остальных забрали в тюрьму. Храмы разрушили, жилища сожгли. Китайцы часто так делают. Там, у вас, в Европе, вы не увидите этого по телевизору. А здесь раз в две недели китайцы уничтожают очередную деревню. После этого кто-нибудь из тибетцев публично сжигает себя в знак протеста у ворот китайского посольства. Потом эти снимки попадают на такие плакаты. Видишь, там подписаны их имена? Этих людей уже нет. А вон там, справа белый квадрат со знаком вопроса. Там нет снимка и имени. Это вопрос: «Кто следующий?».

Вверху, на плакате, над снимками погибших людей, портрет Далай-Ламы и фраза:

«Чем более ты движим любовью,

 тем более бесстрашными и свободными

 будут твои действия».

Далай-Лама

Похоже, только теперь мне становится ясно, что, в сущности, означают эти слова…       

Про западло :)

Если мне нравится она — ей не нравлюсь я ;) Если ей нравлюсь я — она мне не нравится ;)) Если она нравится мне, а я ей — она чужая... 

Про индийские поезда...

Ехать из Дели в Кералу мы решили поездом. Мы были наслышаны про индийские поезда и, тем не менее, наше решение было окончательным: во-первых, билеты на самолет бронировать нужно было заранее (теперь они были для нас слишком дороги), а во-вторых… Во-вторых, уж очень хотелось попробовать то, что в Индии принято называть поездом.   

— Вы действительно собираетесь ехать в Кералу поездом? — недоверчиво переспросил меня агент туристической фирмы, — от Дели до Тируванантапурама 2500 км пути. Это более двух суток в вагоне.

Мы бодро ответили, что именно этого мы и хотели, взяли билеты и отправились в путь.

Несколько слов стоит сказать о «классах комфорта» на индийской железной дороге. В Индии их целых восемь: три класса АС, Sleeper, три класса сидячих вагонов, и еще одни, о существовании которого мы узнали в процессе нашего путешествия.

AC-1 — это индийский СВ. Повидать его своими глазами нам не представилось, однако очевидцы утверждают, что это весьма похоже на стандартный советский вагон класса «Купе», выпуска 60-х годов. Там есть 4 широкие полки, двери с замком, проводник, вагон-ресторан и прочая роскошь. Билет в АС-1 стоит около 300 долларов —  путешествовать в АС-1 дороже, чем лететь самолетом.

AC-2 и AC-3 — это советский плацкарт. Разница только в том, что в AC-2 отсеки вагона отгорожены от коридора синими шторками, а в АС-3 шторок нет. В АС-3 есть все, что и в АС-2, кроме шторок, однако цена при этом отличается вдвое, поэтому мы купили билет в АС-3. Именно билет, а не билеты. Пять человек в Индии вписывают в один бумажный бланк и выдают его старшему группы. Тщательно выбирайте старшего группы: потеряли билет — с поезда ссадят всю группу.

Следующий класс после АС-3 — это Sleeper, т.е. спальный вагон. Главное отличие Sleeper класса от «AC» — это отсутствие кондиционера. Для Индии это немаловажно, поскольку днем температура за бортом может быть более +40, а ночью — всего несколько градусов выше нуля. А еще… Еще, если верить Discovery channel, в этом классе ездят нищие, воры, разбойники…

— Простите, Сэр, в AC-3 до Тируванантапурама есть только 4 билета. Пять билетов могу предложить только в AC-1.

Пять билетов в АС-1— это 1500$. Таких денег в нашем бюджете не предусмотрено.

— Быть может, есть билеты дешевле?

— Нет, Сэр, сейчас высокий сезон. В АС-2 все билеты распроданы, в АС-3 остались последние 4 билета. Вы можете сэкономить, если кто-то из вас поедет в АС-1, а остальные — в АС-3. Или, если хотите, я могу забронировать для вас пять билетов в Слипере.

Ехать отдельно от группы в незнакомой стране — перспектива не слишком заманчивая, но, похоже, другого выбора у нас нет, ибо каждый из нас смотрел Discovery channel: о Sleeper классе нам было страшно даже подумать.

Долго обсуждали, кто поедет в АС-1: желающих ехать в купе по цене самолета среди нас не находилось. Предлагали бросать жребий, делить цену билета между членами группы, …

— Простите, Сэр. Последний билет в АС-1 продан.

От этих слов воздух в комнате наэлектризовался. Мы молча смотрели друг на друга, не в состоянии поверить, что это случилось. Первым заговорил Гена.

— Ехать в Слипере с девушками мы не можем. Это опасно. В АС-3 только четыре места. Единственный вариант — кому-то из нас пойти в Sleeper класс. Лену одну в АС-3 я не оставлю.

Рассудили просто: у Гены есть Лена, у Макса — Света. У Димы девушки нет, следовательно, терять ему нечего. Ответ был очевиден. Мы купили билеты и отправились на вокзал.

На вокзале шумно и многолюдно. Носильщики носятся с мешками и чемоданами. Два десятка босоногих людей в одинаковых черных одеждах сидят в зале ожидания прямо на бетонном полу. Они раскачиваются из стороны в сторону и дружно поют песню.

Расписание поездов в Индии — штука относительная. Говорят, поезд может задерживаться на несколько часов. Этим людям некуда торопиться. Говорят, в ожидании поезда они могут вот так, сидя на полу, петь песни до шести часов к ряду.

На перроне мы познакомились с Амаром. Амар — местный мусульманин. Он рассказал нам о том, что женат на татарке из Нижнего Тагила. Амар говорит, в Индии многие девушки из России нашли свое счастье. Садясь в свой вагон, Амар пожелал нам хорошей дороги, а также посоветовал спрятать билеты, которые мы держали в руках, в надежное место, так как билеты на вокзалах часто воруют. Мы пожелали Амару счастливого пути и отправились искать платформу, указанную в нашем билете.

Нам не пришлось ждать долго: наш поезд пришел строго по расписанию. Местные жители сказали, что нам очень повезло. Указанный в билете кондиционируемый вагон АС-3 №9 остановился недалеко от того места, где мы стояли. Мои спутники поднялись в тамбур. А где же мой Sleeper? Толчея, суета, поезд вот-вот отправится, а я не знаю где, и главное, по каким признакам искать мой вагон. В билете написано вагон №12. Это в начале или в хвосте поезда? Задаю вопрос проводнику кондиционированного вагона. Проводник не знает ответа на мой вопрос. Пытаюсь что-то узнать у прохожих. Прохожие так неистово торопятся заскочить в поезд, что им совершенно не до меня. Я слышу гудок поезда. Из под колес вагона с громким свистом вышел пар, и поезд, вздрогнув, медленно заскользил вдоль перрона. Не придумав ничего лучшего, я заскакиваю в тамбур АС-3 №9, в котором пару минут назад скрылись мои товарищи. Что же, во всяком случае, я в поезде. В билете указано, что поезд у меня и моих спутников один и тот же, значит, свой вагон я смогу найти позже, а пока я с интересом разглядываю внутреннюю оснастку этого чуда индийской железнодорожной техники.

Что же, это действительно похоже на наш украинский плацкарт: полки, отсеки. Только здесь, в отличии от нашего поезда, полки на треть уже, и их не четыре, как в Украине, а шесть. Следовательно, и расстояние между полками здесь значительно меньше, чем в Украине. Довольно чисто, ничем не пахнет. На потолке горят большие белые лампы. Из прямоугольных пластиковых решеток на нас дует поток свежего прохладного воздуха. Мимо меня проходит работник железной дороги. На нем темно синяя униформа. Индиец спрашивает меня, где мое место и что я планирую кушать в обед и на завтрак (в вагоне АС-3 предусмотрено трехразовое питание, которое уже включено в стоимость билета). Я объяснил проводинку, что это не мой вагон, что мне нужен Слипер. Индиец посмотрел в мой билет, махнул рукой в сторону хвоста поезда и, не теряя времени, заторопился обслуживать других пассажиров. Я же пошел по вагону в указанном проводником направлении, в поисках Слипер класса.

         

Люди в вагоне самые разные: молодежь в джинсах и кедах, с планшетами и смартфонами, люди в костюмах и галстуках, похожие на бизнесменов, старики в ярких национальных одеждах, женщины в ярких оранжевых сари.

Я перехожу из вагона в вагон. Тамбура здесь открытые, без заграждений. Переходя из вагона в вагон, можно запросто выпасть из поезда на полотно: я стараюсь быть осторожным. В каждом тамбуре есть туалет, по виду и запаху мало отличающийся от украинского. На дверях туалетов под стеклом, в металлической рамке, находятся правила пользования поездом. С любопытством читаю индийские правила. В поездах Indian railways запрещается перевозить и употреблять спиртные напитки, взрывчатые вещества, ядовитых животных. Также, категорически запрещается переходить из вагона в вагон (одно из правил индийской железной дороги я, очевидно, уже нарушил), и самое интересное, запрещается прикасаться к женщинам, разговаривать с ними, если они не давали на это согласия, а также петь в присутствии женщин громкие песни. Все это приравнивается к сексуальному домогательству и карается по закону лишением свободы сроком до трех лет. Я окончательно отказался от идеи петь в присутствии женщин, и продолжил свое путешествие к хвосту поезда.

Я хожу из вагона в вагон уже минут двадцать, но они не кончаются. В каждом следующем вагоне я спрашиваю проводника, скоро ли Sleeper класс. Каждый следующий проводник смотрит в билет, машет рукой в сторону хвоста поезда, и я продолжаю свое путешествие. Как я теперь уже понял, вагоны более высокого класса комфортности расположены в голове поезда. Позади остались комфортабельные АС-1 и АС-2, которых я не видел, вереница вагонов АС-3, где, быть может, прямо сейчас обедают мои товарищи, а я все иду и иду. Я точно не знаю, куда я иду, но устойчивое ощущение не покидает меня, что иду я в конкретную ...

В одном из тамбуров путь мне преграждает человек в униформе военного. Вместо обычных дверей здесь закрытая на замок стальная решетка. Я судорожно вспоминаю, не пел ли я, случаем,  песен в присутствии женщин. Военный строго посмотрел мне в глаза, проверил билет, расспросил меня, как я здесь оказался и, выслушав мой ответ, отворил предо мною стальную решетку.

— Это Слипер класс? — недоверчиво переспросил я.

— Вам сюда, — сухо ответил военный.

Я сделал шаг, и решетка с металлическим лязгом захлопнулась за моей спиной. В замочной скважине дважды щелкнул ключ. От этого звука по спине у меня прошел холодок. Теперь я остался совершенно один. Мои спутники далеко, да и, случись что, вряд ли этот суровый дядя позволит мне еще раз пройти через этот кордон.

Я стою в нерешительности перед дверью вагона. Перед глазами проносятся кадры из фильма Discovery channel. Должно быть, там целый вагон уголовников. Они ночью зарежут меня, а после разделят мои вещи. Я еще раз смотрю на стальную решетку и спину охранника. Интересно, если я закричу, он придет мне на помощь? Господи, спаси меня грешного…

Я открываю дверь вагона и в лицо мне, будто из печи, устремляется поток раскаленного воздуха. Боже, какой кошмар!!! Железный вагон под лучами палящего солнца в течение дня раскаляется до такой степени, что к его внутренним стенкам лучше не прикасаться. Немудрено, что внутри вагона температура значительно выше, чем за его пределами. Ощущение такое, будто я попал в баню. Здесь градусов сорок, а может больше. Когда агент туристической фирмы в Нью Дели говорил мне, что в Слипер классе нет кондиционеров, я и подумать не мог, что это настолько серьезно. Дышать совершенно нечем. Мозг судорожно ищет спасительный выход из этого бедствия: сейчас, погоди, жару выключат, — проносится мысль в воспаленном сознании. Но нет, жара не выключается. А впереди двое суток пути… И едем мы на юг, значит с каждым километром нашего путешествия здесь будет становиться все жарче. Я не хочу думать об этом.

Я иду вперед по вагону. Вместо стекол в окнах стальные решетки. Я чувствую себя заключенным, которого везут по этапу. Откуда-то сверху спускается гул, похожий на звук пропеллера винтомоторного самолета. Этот гул не умолкает ни на секунду, он заполняет все пространство вагона. Я поднимаю глаза: над моей головой висят три больших зарешетченных вентилятора. Лопасти их черных пропеллеров вращаются с неимоверной скоростью, создавая этот ужасающий гул. Такие пропеллеры висят тройками в каждом спальном отсеке вагона. Каждый раз, когда я прохожу под очередной тройкой пропеллеров, мои волосы поднимаются вверх, будто желая сорваться с моей головы, и улететь прочь, в бескрайние пространства вселенной. Всякий раз, когда это случается, я инстинктивно пригибаюсь к земле, подобно тому, как это делают вертолетчики, выходя под пропеллер из кабины пилота.

Я иду по вагону. Десятки коричневых лиц друг за дружкой оборачиваются и с любопытством глазеют в мою сторону. Видимо, для них, смуглолицых черноволосых, я — заморский экзотический фрукт, или… Что у меня ценного при себе? Два кошелька в карманах штанов, и зеркалка на дне рюкзака. Что делать с кошельками? Оставить в штанах, или переложить в рюкзак? Из кармана штанов ночью их могут вытащить — рюкзак ночью могут украсть… Интересно, я проснусь, если воры полезут в карманы? Говорят, они здесь очень искусные… Впрочем, пусть все лежит, где лежит, ибо если я сейчас начну что-то перекладывать, засвечу кошельки…

Оглушительный паровозный гудок возвращает меня из астрала в реальность. Боже, как громко!!! Я машинально пригибаюсь к земле и открываю рот, стараясь спасти от травмы мои барабанные перепонки. Гудок умолкает, и в ту же секунду мимо окон с оглушительным грохотом начинают мелькать вагоны встречного поезда. Наш поезд дрожит, я чувствую эту вибрацию всем своим телом. Сквозь открытые окна в вагон врываются вихри увлекаемого встречным поездом воздуха. Стараясь устоять на ногах, я хватаюсь за поручень. И это спальный вагон??? Как я буду здесь спать? Только теперь мне стало понятно, насколько хорошо были звукоизолированы кондиционируемые вагоны АС-3, в одном из которых остались мои товарищи.

Где мое место? С которым из этих бандитов мне придется соседствовать?

— Hello, my friend! How can I help you? — предвосхищая мой вопрос, обращается ко мне усатый смуглолицый индиец. 

Этот человек не похож на разбойника. У него красивое лицо, строгий задумчивый взгляд. Незнакомец посмотрел в мой билет и указал мне рукой на соседнюю полку.

— Take please your ticket. Don’t keep it so. Hide in a safe place.

Это уже второй человек, предупреждающий меня, не разгуливать с билетом в руках. Я прячу билет в карман рюкзака. Незнакомец делает жест рукой, приглашая меня сесть.

— Откуда ты? — спрашивает индиец.

— Из Украины, — отвечаю я.

— Где находится эта страна?

— Ну, рядом с нами Россия, Польша, Румыния, …

— А, ты живешь в СССР?

Так мы проговорили несколько часов. Смуглолицый усатый индиец оказался военным. Он рассказал мне, что вот уже двадцать лет служит в Jammu and Kashmir (северный штат Индии, расположенный в Гималаях, на границе с Китаем и Пакистаном), а родился и вырос он в Керале (штат на южной оконечности Индии), что каждый раз вот так, трое суток, он едет в поезде в отпуск на родину, а потом, преодолев 3000 км, таким же путем возвращается обратно на службу. Он же поведал мне, что в Слипер классе нет проводников, что здесь не выдается белье, а также не предусмотрено питание.

— Цай, цяй, цая!!! Цай, цяй, цая!!!

— Разносчик чая, — пояснил мне попутчик.

Смуглолицый индиец в синих штанах и клетчатой рубашке выжидающе остановился напротив нашего отсека. В руках разносчика чая блестящий бидон с ручкой и большущая пачка белых бумажных стаканчиков с логотипом Indian railways.

— Цай, цяй, цая!!! — радостно возгласил разносчик.

— Можешь взять чаю, — пояснил мне попутчик, — только с молоком не бери. В молоке могут быть личинки глистов или опасные бактерии.

После этих слов я утратил уверенность, что все еще хочу чаю.

— Не бойся, — успокаивает меня попутчик, — чай без молока безопасен. Два чая без молока, — обращается мой попутчик к разносчику, протягивая ему десять рупий.

Разносчик открыл краник, нацедил из бидончика два стаканчика чаю, и радостный ускакал восвояси.

— Цай, цяй, цая!!! Цай, цяй, цая!!! — голос разносчика, удаляясь, становится тише и, наконец, теряется в стуке колес и пропеллерном гуле вентиляторов.

— Обыкновенный черный чай они называют «Цай», — разъясняет мне мой попутчик, — чай с лимоном — «Цяй», с молоком — «Цая». Цай у него в бидоне. Бидон с водой и заваркой ставится на огонь и кипятится. Когда содержимое бидона закипает, разносчик снимает бидончик с огня и отправляется в путь по вагонам. Во время кипения в бидоне погибает инфекция, поэтому такой чай безопасен. Молоко и лимон разносчик носит в отдельной небольшой емкости, добавляя их в чай по необходимости. Эти компоненты не проходят термической обработки, поэтому употреблять их в пищу небезопасно.

По-видимому, военные в Индии проходят нехилую теоретическую подготовку. Не уверен, что наши военные смогли бы мне пояснить такие подробности.     

— Кофе-офе!!! Кофе-офе!!!

— А это разносчик кофе. Кофе также бывает с молоком или без. Если хочешь, можешь попробовать кофе. Кофе вдвое дороже чая, впрочем, они его неплохо заваривают. Только не пей много кофе сразу, иначе ночью будешь плохо спасть.

Да, было бы здорово, если бы кофе был единственным препятствием для сна в этом вагоне, — подумал я про себя.

Жара стала спадать: солнце клонится к западу. За окном вот уже много часов один и тот же пейзаж: ярко-рыжий песок, дюны, барханы. Только изредка можно увидеть немного пожухлой травы и одинокие деревца дикой акации.

— «Тар» — «Великая индийская пустыня», — поясняет мне мой попутчик, — раньше здесь была степь. Эту землю пустыней сделали люди. Много столетий подряд сельские жители обрабатывали эту землю подсечно-огневым способом: они вырубали деревья, а сухую траву поджигали. Когда огонь уничтожал все на своем пути, они перепахивали землю и засевали поля монокультурой. Монокультура — это когда много лет подряд выращивают одно и то же растение. Все это истощает почву. А воду из немногочисленных рек, всю до последней капли, они разбирают на орошение полей. Некогда полноводные, эти реки теперь умирают в песках, не достигая океана, а в прошлом плодородные земли теперь превратились в пустыню.    

Меня, эколога по образованию, такое подробное разъяснение из уст простого военного привело в состояние благоговейного трепета.

— Вон, видишь, по краю бархана тянется цепочка людей? (Несколько женщин в красных одеждах с металлическими кувшинами на головах, немного покачиваясь, медленно бредут по пустыне). Эти женщины несут воду на многие километры. На поверхности воды больше нет. Правительство Индии бурит глубокие скважины. Глубина этих скважин может достигать нескольких сот метров. Из скважин выкачивают воду, разливают в стальные кувшины и женщины несут эту воду домой, в свои селения, которые расположены иногда в нескольких десятках километров от места, где находится скважина. Бывает, за световой день эти женщины успевают сделать всего пару ходок. Чтобы перенести больше, некоторые из них несут на головах по два бидона. Вода в этом штате очень дорогая.    

Солнце все ниже склоняется к горизонту. Контуры дюн утопают в нежно-розовом мареве. Над пустыней спускается вечер. Я в пути уже девять часов. В последний раз я ел утром, в привокзальной кафешке, в Нью Дели. На протяжении нескольких последних часов, отсекая прочие мысли, главной становится мысль о еде. Я хорошо помню, что ехать до Кералы больше двух суток. Еды в Слипер классе мне не предложат. В принципе, я уже свыкся с мыслью о том, что есть в следующий раз мне предстоит в Тируванантапураме.

— Пора подкрепиться, — словно читая мои мысли, — произнес мой попутчик.

Вряд ли какие-то другие слова в этот момент могли бы доставить мне большую радость. Мой попутчик не стал меня спрашивать, голоден я или нет. Он просто достал из-под полки свою дорожную сумку и молча отдал мне половину еды, которая у него была с собой. Я смутился. Мой попутчик улыбнулся мне такой благожелательной улыбкой, что я после этого уже был не в силах смущаться. Мы стали ужинать. Мой попутчик показывал мне, как правильно смешивать овощи, как все это правильно завернуть в лепешку, а потом — как все это по науке кусать. Большая часть пассажиров в соседних отсеках, следуя нашему примеру, зашуршали пакетами, и тоже приступили к трапезе. Ужин удался. Я чувствовал себя необыкновенно счастливым.

Солнце село за дюны. Впервые за много часов мы могли отдохнуть от палящего зноя. За окнами быстро темнеет, и вот уже нельзя различить темных контуров дюн, слившихся с небом — Великая индийская пустыня погружается в сон, окутываясь темно-синим сумраком ночи.

Пора спать и нам. Этот день был для меня не простым. Я изрядно устал, и теперь был готов отключиться.

— Где твое одеяло? — спросил меня мой попутчик.

— У меня нет одеяла, — ответил я, улыбаясь.

— Ты сел в поезд без одеяла?

Я молча развел руками — мой попутчик покачал головой.

— Наверное, ты впервые путешествуешь поездом?

Я, соглашаясь, кивнул.

— Тебе предстоит нелегкая ночь. Будет холодно. У тебя есть с собой теплые вещи?

Все мои теплые вещи, привезенные из Непала, остались в камере хранения, в Дели. С собой у меня только пара тонких летних штанов, полиэстеровая футболка, кепка, сандалии, и зеркальная фотокамера в кофре.

Не дождавшись ответа, мой попутчик снова достал из-под полки дорожную сумку, вынул оттуда яркое оранжевое покрывало, и протянул его мне.

— Вот, возьми хотя бы это. Это не слишком поможет, впрочем, ты сможешь хоть немного согреться.

Я взял покрывало. После стольких часов изнурительного зноя было трудно представить, что здесь может быть холодно.

Мой попутчик завернулся в свое одеяло и быстро уснул. Его примеру последовали другие пассажиры. По-видимому, в этом вагоне только один человек не имел одеяла. Я расстелил покрывало на полке и лег. Меня уже не смущает стук колес и гудение вентиляторов, я уже почти не боюсь разбойников. Мои веки тяжелеют, и я отключаюсь.

Сон мой длился недолго. Меня разбудил ошеломляюще громкий гудок встречного поезда. От этого звука, внезапно возникшего из темноты ночи, я едва не свалился с полки. Если бы утром прошедшего дня я не имел подобного опыта, то теперь, спросонья, я запросто мог бы подумать, что случилось крушение. Сквозь открытое окно встречный поезд, как и положено, обдал меня мощной струей воздуха и, гремя колесами, скрылся во мраке. Я пробовал спать, но минут через двадцать мы встретили еще один поезд, и все повторилось. Если так пойдет дальше, к утру мне потребуется помощь психотерапевта, — подумалось мне.

Очередной встречный поезд меня разбудил часа через два. Только теперь, проснувшись, я осознал, что в вагоне нечеловечески холодно. Температура за бортом, по ощущениям, градусов десять, не больше, а я сижу на своей полке у открытого окна в тонкой полиэстеровой футболке, летних штанах и оранжевом покрывале. Мне чудовищно хочется спать, глаза закрываются сами, но стоит только прилечь, как меня начинает бить мелкая дрожь. Я снова сажусь, обхватываю колени руками, прячу голову между коленей и, завернувшись с головой в покрывало, начинаю дышать. Постепенно воздух в пространстве, ограниченном покрывалом, становится теплым, и я начинаю согреваться. Так я борюсь с холодом уже много часов, а ночь все не заканчивается. Я окончательно обессилел. Чувствую, что вместе с теплом из меня ушла вся моя энергия. У меня холодные руки и ноги, а теперь, к четырем утра, холодными стали грудь и спина. В ушах слышен едва уловимый свист, от которого невозможно избавиться. Я жду рассвета. Я хорошо знаю, что с первыми лучами восходящего солнца мои мучения кончатся. Воздух снова нагреется до сорока градусов и я смогу спать. Я смотрю на часы: с каждым часом время идет все медленнее. В эту минуту на табло моих электронных часов 4:10, а 4:00 было целую вечность назад. Как же долго я ждал, глядя на цифры 09, чтобы они превратились в десятку.

Пять утра, а рассвета все нет. Ну, да, сейчас ведь конец ноября, поэтому и рассветы здесь поздние. Это палящее солнце и дневная сорокоградусная жара создают иллюзию лета. Я впервые задумался о гипотермии. Я не знаю точно, можно ли получить гипотермию при такой температуре, но мое состояние мне очень не нравится: я совсем обессилел, свист в ушах из еле слышного теперь стал явным, тусклый свет от флуоресцентной лампы подрагивает в моих глазах. Я встаю, выхожу в коридор и начинаю ходить. Я прохожу несколько метров по коридору и снова возвращаюсь. Так я хожу уже двадцать минут. Как бы узнать, когда взойдет солнце?

От звука моих шагов заворочался парень из соседнего отсека. Я замер. Парень нервно поежился, натянул одеяло на нос и, перевернувшись на другой бок, вроде, уснул. Я сильно дрожу. Держа покрывало руками, я снова начинаю ходить.

— Hello, my friend, — послышался за моей спиной тихий шепот.

Я обернулся. Парень, очевидно-таки разбуженный моей суетой, прищурившись, смотрит на меня из глубины своего шерстяного кокона.

— Иди сюда, — позвал меня парень.

Я подошел. Парень снял с себя вязаные шерстяные перчатки и шапку с надписью “adidas”, и протянул их мне. Я, немного смутившись, одел перчатки и шапку.

— Садись сюда, — предложил мне парень.

Когда я вскарабкался к нему на верхнюю полку и сел, свесив вниз ноги, он отвернул полу своего одеяла и обернул им меня. Трудно передать словами, что я почувствовал в этот момент. Внутри одеяла было тепло… Мое сознание поплыло, и я чуть было не отключился.

— О-по-по! — парень прихватил меня за плечо, не дав мне упасть с полки.

Я вздрогнул и сразу пришел в себя. Падение с такой высоты могло для меня закончиться плохо. Парень подвинул меня к окну, а сам сел со стороны коридора.

— Где твое одеяло?

Я развел руками.

— Ты ездишь в поезде впервые?

Я тихонько кивнул.

— Там, где ты живешь, нет холодов? — спросил меня парень.

— Там, где я живу, в поездах выдают одеяла, — едва улыбнувшись, ответил я.

Парень задумался.

— Ты мусульманин?

— Христианин, — ответил я.

— А я мусульманин, — сказал парень, — меня зовут Маммад.

Мы познакомились. Маммад спросил меня, почему я еду один, куда и с какой целью я направляюсь, есть ли у меня жена и едят ли в моей стране мясо. Маммад оказался жителем города Варанаси, где у него магазин тканей, а на юг он едет в гости к своему родственнику. На его вопрос о профессии, я ответил, что я — фотограф, потому что объяснить ему, что такое ивент-менеджер с моим плохим английским мне было бы трудно. Маммад, выслушав, сказал, что мне обязательно нужно побывать в Варанаси, потому что Варанаси — это совершенно особенный город. Я ответил, что, возможно, однажды я там побываю.

Так мы проговорили до рассвета. В тепле, под одеялом Маммада время шло быстро. С первыми лучами солнца стало теплеть, и уже через тридцать минут в одеяле не стало необходимости. Я не мог подобрать слов, которыми можно было бы выразить мою благодарность.

— Не стоит, — тихо ответил Маммад, — если ты хороший человек, для тебя всегда найдется чье-нибудь одеяло.

Я вернул теплые вещи моему спасителю и вернулся в свой пассажирский отсек.

— Как прошла ночь? — спросил меня мой попутчик.

— Бог послал мне Маммада, — улыбаясь, ответил я.

Военный кивнул. Похоже, мой ответ нисколько не удивил моего попутчика. Я с благодарностью вернул ему покрывало, обессилено рухнул на полку и тут же уснул. Я проспал почти целый день. Меня совершенно не беспокоили ни гуляющие по столу тараканы, ни ревущие пропеллеры вентиляторов, ни гудящие за окнами поезда.

После полудня меня разбудил мой попутчик, чтобы спросить, не желаю ли я вместе с ним пообедать. Меня до глубины души тронула его забота. Конечно же, я согласился, тем более, что ел я в последний раз вчера вечером.

Попутчик, как и вчера, достал из сумки уже привычные мне овощи и лепешки, и мы стали обедать. Как и вчера к нашему обеду вовремя подоспели разносчики чая и кофе, и я почувствовал себя совершенно счастливым.

Мы пообедали. После вчерашнего ужина и обеда у нас осталась посуда: одноразовые бумажные стаканчики от чая и кофе, пергаментные пакеты, несколько картонных тарелок.

— Что мне делать с посудой? — спросил я попутчика.

— Outside, — ответил попутчик.

— Как Outside? — в недоумении переспросил я.

— Outside, — повторил мой попутчик, указывая рукой в сторону окна.

— Нет, я не могу Outside, — запротестовал я.

— Outside, — еще раз произнес мой попутчик и, хохоча, выбросил нашу посуду в окно.

Груда картонных тарелок и стопка бумажных стаканчиков разлетелись на ветру праздничным фейерверком. Я с грустью взглянул им вслед из окна поезда: вдоль железнодорожного полотна тянется белая лента, шириной в несколько метров, состоящая из выброшенной бумажной посуды. Мы едем и едем, а полоса из посуды все не заканчивается. Видимо, в этих поездах ездит действительно много народу.

— Простите, мистер, — я обернулся на голос.

В нашем отсеке с грудой посуды в руках стоял возникший из неоткуда крайне интеллигентного вида иностранец.

— Как я могу утилизировать мою посуду? — очень застенчиво спросил иностранец.

Я, понимая, что сейчас будет, радостно заулыбался.

— Я не нашел в вагоне контейнера, — сетовал иностранец, — как у вас принято поступать с использованной посудой?

— Outside, — радостно прозвенел мой попутчик, выхватил стопку тарелок из рук обалдевшего иностранца, и точным движением вышвырнул все это в окно.

Сложно описать словами выражение лица этого несчастного иностранца. Бедняга стоял в своих тоненьких очочках с пунцовым лицом, чуть не плача. Он не мог шелохнуться. Его руки остались в прежнем положении, будто они до сих пор продолжали сжимать стопку тарелок.

— Откуда ты? — спросил его мой попутчик.

— Из Швейцарии, — едва сдерживая слезы, ответил бедняга, и, ссутулившись, зашагал по коридору в сторону своего отсека.

В течение следующих нескольких часов он недвижно сидел на своей полке, обхватив руками колени, и натужно что-то обдумывал.

На тихом ходу мы проезжаем поселок. Мимо окон вагона плывут небольшие кирпичные здания. Узкие улочки, черные железные бочки на крышах. Верхние этажи большинства этих зданий не достроены. На плоских крышах домов играют индийские дети. Должно быть, крыши — единственное место, где они могут играть: застройка настолько плотная, что по извилистой улочке трудно пройти, не зацепив стен плечами. В детских руках ракетки для бадминтона. Малыш бьет по воланчику, воланчик летит и… Ах, вот оно что: воланчик привязан к ракетке веревочкой. Малыш не рассчитал силу удара, и воланчик улетает на соседнюю крышу. Малыш бросает ракетку, делает несколько характерных движений руками, и непослушный воланчик снова оказывается в его детских руках. Да, видимо, здесь по-другому нельзя играть в эту игру. Какое же все-таки было у нас счастливое детство. Могли ли мы — дети тогда оценить, насколько мы были счастливыми, хотя бы потому, что наш воланчик летал без веревочки.

Пока дети играют, несколько женщин там же, на крыше, стирают белье. Использованную воду из своих тазиков они выплескивают, просто стоя на краю крыши. Вода мутным потоком летит через два этажа вниз, по пути превращается в брызги, брызги бьются о землю и затем, тонкими струйками стекают в зловонную сточную яму. Глубокая сточная канава, наполненная ярко-зеленой водой, окружает поселок. Запах из ямы такой, что нам в поезде просто нечем дышать. Нельзя сделать ни единого вдоха. Я борюсь с рвотным рефлексом, зажимаю нос пальцами. Я стараюсь совсем не дышать, задерживаю дыхание, ибо эту гадость мне противно вдыхать даже ртом. Подобных запахов мне не приходилось встречать за пределами Индии. Интересно, через запах можно заразиться инфекцией? Машинист, поехали скорее отсюда!

Я смотрю на попутчика. Он сидит в полуметре от меня и так же, как я смотрит в окно. Он не может не чувствовать этого запаха, но лицо его невозмутимо спокойно. Его мысли не здесь.

Мы подъезжаем к маленькой станции. Несколько зданий из рыжего кирпича. На кирпичной стене название населенного пункта, написанное по-индийски. Обычно такие надписи в Индии дублируют по-английски, но на этой табличке нет латиницы. Видно, в Индии есть места, названия которых некому читать по-английски.

У стены кирпичного домика растет яркий розовый куст бугенвиллии. Боже, какая красота! Какая невероятная игра цвета! Как же это цветущее чудо уживается здесь с этим ужасным зловоньем? Хорошо, что здесь есть бугенвиллия: эти люди могут увидеть хоть что-то красивое. Вот, посмотрел и, вроде, на душе стало легче. Быть может, поэтому одежды этих индийцев такие яркие?

По всему перрону прямо на асфальте сидят десятки людей. Люди самые разные, с вещами и без, молодые и старые. Поезд еще замедляет свой ход и, наконец, громко выпустив пар, останавливается. Голос диспетчера что-то объявляет из динамика громкоговорителя на непонятном мне языке, носильщики носятся с чемоданами. К окнам вагона подходят торговцы с подносами. На подносах лепешки, бутылки с водой, какие-то сладости. Пассажиры поезда высовывают руки из окон вагонов, передают торговцам деньги, а взамен получают от них сквозь прутья решетки горячие пончики.

— Нельзя покупать эту еду, — предостерегает меня мой попутчик, — у вокзальных торговцев грязные руки, в этой еде могут быть бактерии, личинки глистов…

Поезд вздрагивает, и начинает движение. Диспетчер снова произносит в динамик громкоговорителя какие-то звуки. И вдруг около сотни людей одновременно вскакивают с перрона и, громко галдя, бросаются бегом к поезду. От их крика у меня мороз пробегает по коже. Я без всяких шуток подумал, что группа экстремистов задумала захватить наш поезд.

— Безбилетники, — поясняет мне мой попутчик, — они ждут до последнего, пока в поезд не сядут все пассажиры с билетами. После этого они бросаются к сидячим вагонам и набиваются туда стоймя столько, сколько вагоны могут вместить. Кто не уместился в вагоне, едет в тамбуре. Кому места не досталось и там, стоят на подножке, держась руками за поручни. Так они могут проехать десятки километров. В Слипер и АС-класс их не пускают, а сидячие и общие вагоны никто не контролирует.

— Что такое общий вагон?

— В вагонах Comon class нет сидячих мест или полок. Это товарные вагоны. Их по нескольку штук цепляют к каждому поезду. Внутри такого вагона есть только металлический пол, а также окна и двери. Это вагоны для тех, кто не имеет денег даже на самый дешевый билет в сидячем вагоне. Мест в таких вагонах всегда меньше, чем людей, желающих в них ехать. Люди сидят по нескольку дней на перроне в ожидании своей очереди. Когда поезд трогается, все эти люди вскакивают и изо всех сил стараются занять свободное место в вагоне. Те, кому не удается этого сделать, возвращаются на перрон и ждут следующего поезда.

Мой попутчик был прав: не менее половины бежавших по перрону людей прекратили преследовать поезд, и теперь расстроенные медленно возвращались на станцию.

Из коридора послышались громкие голоса. Мы обернулись — толпа смуглых кудрявых мужчин, человек тридцать, громко галдя, продвигалась по коридору. Эти люди одеты в черные юбки, длиной до колена, из-под которых видны их босые ноги. Их обнаженные торсы раскрашены белой краской, похожей на известь, на лбу у каждого красный кружок, а на груди висят увесистые деревянные бусы.

— Местные Хинду, — поясняет мне мой попутчик, — они хранят древние обычаи, согласно которым им запрещено носить обувь (они не обуваются никогда в течение всей своей жизни), они носят специальную традиционную одежду, и едят исключительно растительную пищу. Они занимаются сельским хозяйством. Большинство из них знают только язык своей родной провинции, они не умеют читать и писать, не знают государственного языка Хинди, не говорят по-английски… В общем, их жизнь состоит из работы в полях и религиозных ритуалов, которыми пронизано все их существование.

Компания Хинду прошла по коридору вглубь вагона, а до нашего слуха еще долго доносились их громкие голоса. Хинду ушли, а вместо них в нашем отсеке появился другой любопытный персонаж. Невысокого роста мужчина в очках, одетый в белую рубаху и белую юбку, длиной до колена. На ногах плетеные сандалии.

— Урло-урлу-урлу-урла, — улыбаясь, обратился к нам персонаж.

— Урла-урлу, — неожиданно для меня ответил ему мой попутчик и жестом руки пригласил сесть.

— Что это за язык? — спрашиваю я попутчика.

— Малаялам — официальный язык штата Керала.

— Аааа, урлу малаялам Керрралллла!!! — обрадовался персонаж в белой юбке.

— Откуда вы зна… Ах, да, вы же родом из Кералы.

— Да, это мой земляк. Он живет Алапузе. Это город на воде. Вместо дорог и улиц там множество каналов. По городу люди передвигаются на лодках, а вместо автобусов там курсируют моторные катера. Это место называют Индийской Венецией. Это необыкновенно красивое место. Если будет возможность, обязательно стоит там побывать.

— Вы живете на воде?

— Нет, это он живет в Алапузе. Я живу в пригороде Тируванантапурама. Это гораздо южнее. Но это все в штате Керала.

— Они все там ходят в юбках?

— Да, юбки носят по всей Керале, а не только в Алапузе.

— А где ваша юбка?

— Дома, — улыбается мой попутчик, — выезжая за пределы штата, мы не используем юбок. Традиции разных штатов очень рознятся. Существенно отличаются и языки. Только официальных языков в Индии 23, а вместе с неофициальными языками и наречиями малых народов их более 50. Языки настолько разные, что даже жители соседних штатов могут совершенно не понимать друг друга.

— Как же вы общаетесь?

— Любой индиец, который учился в школе, кроме языка своей провинции, владеет также официальным государственным языком Хинди, а также английским языком. Если человек взял себе в жены девушку из соседней провинции, он постепенно овладевает и этим языком. Человек, вроде меня, работающий в другой провинции, должен выучить и этот язык. Таким образом, более или менее образованный человек в нашей стране свободно владеет 4-5 языками, включая английский. Этого обычно достаточно для свободного общения. Сколько языков используют жители вашей страны?

— Ну, — стесняясь, отвечаю я, — большинство украинцев владеют двумя местными языками: украинским и русским (говоря об этом, я чувствовал, что слукавил). Некоторые говорят по-английски. Более трех языков знают немногие.

— Не все украинцы говорят по-английски?

— Нет, далеко не все.

Наш новый сосед слушал нас с живым любопытством. Его зоркие глазки быстро бегали из стороны в сторону. За несколько часов пути он не промолвил ни слова. Лишь только потом, когда пришел контролер проверять наши билеты, стало понятно, что человек в белой юбке говорит по-английски. Контролер хотел, было, подсадить к нам в отсек еще одного пассажира, но наш новый сосед брезгливо поморщился и не уступил места пришедшему пассажиру. Когда тот попросил его подвинуться, последний сказал ему по-английски, что совершенно не способен этого сделать, ибо слева от него на полке едет его дорожная сумка. Контролер заметил, что сумка вполне могла бы ехать на полу или в багажном отсеке. После этих слов наш сообразительный сосед напрочь перестал понимать по-английски и сколько не бился с ним контролер, тот только что-то чирикал ему в ответ на своем, похожем на птичий язык, малаяламе. В конце-концов, контролеру пришлось поселить своего протеже в соседнем отсеке. А вечером, когда мой попутчик-военный достал еду и пригласил всех к столу, наш новый сосед от приглашения отказался, залез на верхнюю полку, и лежал там до конца ужина, а когда наш ужин закончился, тот спустился вниз, достал свою еду и после ужинал один.

Впрочем, совсем отделаться от нежеланного попутчика, размещенного контролером в соседнем отсеке, персонажу в белой юбке не удалось. Молодой парень в черной чалме оказался общительным малым. Он быстро бросил свои вещи соседям, а сам пришел знакомиться с нами. Аджит, так звали парня в чалме, оказался Сикхом. Сикхизм — одна из разновидностей индийских религий, возникшая на границе индуизма и ислама. В течение всего времени, пока Аджит гостил в нашем отсеке, наш новый сосед в белой юбке молчал, демонстративно отвернувшись в окно. Аджит напротив оказался необыкновенно общительным. В течение первых десяти минут нашего общения Аджит поведал нам, что он — сикх, что именно поэтому он в черном тюрбане (чалме), что сикхам разрешается одновременно исповедовать несколько религий (в частности, Аджит, по его словам, одновременно является сикхом, индуистом и мусульманином и, даже, в некотором роде, христианином). Сикх-исламо-хинду-христианин кроме всего прочего оказался экономистом по профессии, а также большим любителем общения и социальных сетях. С первых минут нашего общения он немедленно потребовал добавить его в Фейсбук. После моего возражения, что у меня нет с собой ноутбука, он сбегал в соседний отсек и притащил свой. Когда его мобильный Интернет отказался работать в стандарте сети местного мобильного оператора, Аджит в течение одной минуты сумел познакомился с неким пассажиром из нашего вагона, имевшим 3G-модем с карточкой нужного стандарта, притащил модем, а вместе с модемом и его владельца к нам в отсек (надо было видеть в этот момент выражение лица нашего соседа в белой юбке), после чего я был немедленно добавлен в список его друзей в Фейсбуке, а затем мы в течение часа подробно изучали всю его биографию, рассматривая фотокарточки всех его многочисленных родственников…

От Аджита меня спасло наступление ночи. Аджит отправился спать, и я, наконец, мог вздохнуть с облегчением. Однако, стоило мне только в разговоре с моим попутчиком-военным обмолвиться словом о том, что я давно не беседовал с родственниками из Украины, как в наш отсек снова прискакал Аджит с ноутбуком и потребовал немедленно связаться по Скайпу с моими родственниками. Когда я объяснил Аджиту, что моя мама не зарегистрирована в Скайп и я даже не знаю наизусть ее мобильного номера, Аджит потребовал, чтобы я немедленно написал ей письмо. Когда выяснилось, что и электронной почты у мамы нет, Аджит попросил меня написать письмо хоть кому-нибудь из моих родствеников, что я и вынужден был в итоге сделать, иначе Аджит бы в покое меня не оставил. Уходя в свой отсек, Аджит сказал мне, что я могу разбудить его в любое время, если мне вдруг что-нибудь понадобится.

Заимев такого друга, как Аджит, я засыпал в эту ночь с чувством глубочайшего спокойствия. У меня не было ни малейшего сомнения, что, случись опять ночью холод или еще какая неприятность, Аджит раздобудет мне не то, что одеяло, если потребуется, я уверен, он сумеет добыть в этом поезде батискаф или костюм астронавта.

Впрочем, за прошедший день мы проехали более тысячи километров на юг. Пустыня Тар осталась далеко позади, температура и влажность забортного воздуха существенно увеличилась, и этой ночью одеяло мне уже не потребовалось.

В эту ночь я спал, как убитый. Я не слышал ни гудков встречного поезда, ни гула потолочных пропеллеров (видимо, сказалась усталость от множества моих приключений). Я спал до самого утра, до тех пор, пока не проснулся с первыми лучами солнца от весьма необычных звуков. Я спросонья открыл глаза и от увиденного чуть не свалился со своей полки: в моем отсеке стояли, как мне показалось, все 30 человек босоногих Хинду, в своих черных юбках, с размалеванными торсами, и хором пели некую индийскую песню. Они пели, топали, переминаясь с ноги на ногу, наклонялись, выпрямлялись, хлопали в ладоши. Трудно сказать, каким чудом мои штаны остались сухими, ибо в первые секунды моего пробуждения я всерьез, было, подумал, что эти дикие люди производят надо мной некий магический ритуал и, еще чего доброго, решат принести меня в жертву своим идолам.

Показательно, что другие соседи из моего отсека, включая персонажа в белой юбке, спали, как убитые, отвернувшись лицом к стене, и даже ухом не вели. Позже мне разъяснили, что эти добрые люди в черных юбках ничего против меня не замышляли, а то, что они делали — их стандартная утренняя молитва, которую они неукоснительно совершают каждое утро при пробуждении, стоя лицом к восходящему солнцу. Тревожить мой сон они тоже не намеревались, просто их 30 человек, и поместиться всей компанией в нескольких своих восточных отсеках, из окон которых видно восходящее солнце, они не могли (часть их людей ехали в отсеках, окна которых выходят на запад, а, следовательно, солнца им оттуда было не видно), вот поэтому и не осталось им ничего другого, кроме как прийти молиться в наш и другие подходящие для утренней молитвы восточные отсеки.

Так, все встало на свои места, впрочем, спать после утреннего мероприятия правоверных Хинду, я был уже не в состоянии. Пришлось подниматься с рассветом. Вскоре после меня поднялись и мои попутчики. Этим утром мы в последний раз позавтракали вместе с моим другом-военным (через пару часов он сошел с поезда в пригороде Тируванантапурама), который не только развлекал меня рассказами, но и кормил всю дорогу от самого Дели. Прощаться с ним было немного грустно. Даже гуляющие во время завтрака по столу тараканы не могли омрачить последних минут общения с человеком, с которым за двое суток непростого пути мы уже стали друзьями. Уходя, он пожелал мне и моим друзьям найти в Индии то, ради чего мы сюда ехали.

А еще через пару часов мы сошли с поезда в Тируванантапураме, откуда местный автобус повез нас в небольшой курортный городок Ковалам, затерявшийся среди тысяч кокосовых пальм на берегу такого огромного, полного тайн, Индийского океана.

Впрочем, это уже другая история…      

Про индийских рыбаков или Do you speak English?

С этим рыбаком я повстречался на одном из удивительных пляжей, расположившихся на самом юге Индии, вблизи небольшого селения Kovalam. Было раннее утро. Невысокий, смуглолицый, кудрявый, он шагал мне навстречу в лучах восходящего солнца.

– Have a nice day! Where are you from? – сияя улыбкой, произнес он.

Я сказал, что приехал из Украины.

– Oh! Ukraine! It’s a country of people, who don’t speak English! – радостно воскликнул он.

Мне стало грустно.

– Почему ты так считаешь? – спросил я его.

– Я видел много туристов из вашей страны, – сказал он, – ни один из них не говорил по-английски. «Ukraine» и «no English» – это все, что они говорили.

– Но я же говорю с тобой по-английски?

– Да, но девять из десяти ваших людей на любой мой вопрос отвечают «not understand» или «no English». Я живу здесь с рождения. Я видел много туристов. Сюда приезжали люди из Америки, Германии, Франции, Израиля, … – все они хорошо говорят по-английски. Однажды сюда приезжали туристы из Северной Африки – даже они говорили по-английски неплохо. Во всяком случае, я понимал, что они говорят, а они понимали меня. Я больше не знаю страны, кроме вашей, где люди не понимали бы английского совершенно. Я рыбак. Я живу здесь, на побережье. У меня нет высшего образования. Я просто хожу в море каждое утро и ловлю там рыбу. Но даже я говорю по-английски. Почему ваши люди не понимают этого языка? Разве вы не учите его в школе?

Мне стало стыдно. Я стал объяснять ему, что украинцы учат в школе английский, что в нашей стране есть люди, очень хорошо владеющие этим языком, просто у большинства украинцев, в отличии от жителей Индии, нет ежедневной языковой практики.

– Но как вы общаетесь с другими людьми, когда выезжаете за границу? – в недоумении спросил меня он.

Я не нашел, что ему ответить. Вместо этого я только вспомнил, как некоторое время назад мой друг, не зная английского слова «Honey», объяснял его смысл официанту в ресторане жестами и мимикой. Эта пантомима тогда едва не закончилась знакомством со службой охраны.

– Разве в вашу страну не приезжают иностранные туристы? – спросил меня рыбак.

– Иногда приезжают, – сказал ему я.

– И как они с вами общаются?

– А они не общаются с нами, – ответил я и сам, чуть было, не хохотнул от нелепости собственных слов. По лицу индийца было видно, что он не понял моего ответа.

А ведь это не шутка. Я хорошо помню двух немцев, ехавших вместе со мной в автобусе. Они направлялись в Алупку, чтобы посетить Воронцовский дворец.

– Excuse me. We’d like to get to Alupka. Can you show this stop? – спрашивали они пассажиров.

А люди только разводили руками.

– Alupka! We need Alupka! ВоронТСовскИ дворЬеС! – теряя надежду, надрывались несчастные немцы.               

– Шо он лопочет? – переспрашивала глуховатая бабушка.

– Та не, это не Алупка, – отвечал им другой пассажир.

– Смотрите сюда, – говорил третий и показывал немцам листочек бумаги, прикрепленный к стенке автобуса, на котором были написаны остановки непонятной для немцев кириллицей.

Помню, я тогда никак не мог решиться заговорить с этими немцами, стесняясь своего плохого английского. Ну, должен же хоть кто-то им подсказать? – думал я про себя. Нет, такого человека в автобусе не нашлось. Мне стало жаль этих немцев. Я плюнул на стеснение и заговорил. Помню, как были счастливы эти немцы, когда я объяснил им, как добраться до Воронцовского дворца, и как обернулись на меня в удивлении пассажиры половины автобуса.

– Сколько языков используют в общении ваши люди? – спросил меня индиец.

– Два. Русский и украинский, – ответил я и смутился, понимая, что сказав так, я слукавил, ибо многие украинцы своего государственного языка по большому счету не знают.  

 

– Большинство индийцев, – сказал рыбак, – используют не менее четырех языков. Мы знаем государственный язык Хинди, язык провинции, в которой мы родились и выросли (Mother language), язык провинции, где мы живем и работаем и английский. Некоторые индийцы знают еще и пятый язык, если они взяли себе в жены девушку из другой провинции. Нет, безусловно, у нас тоже есть неграмотные люди, знающие только язык своей провинции. Эти люди не говорят по-английски. Они не понимают Хинди. Но ведь эти люди – крестьяне, они не учились в школе. Они не умеют ни читать, ни писать. Не будем их судить слишком строго.

От этих слов мне стало стыдно. Большинство из нас не только успешно закончили школу – многие имеют высшее образование. Мы считаем себя высококультурными образованными людьми, иногда даже гордимся. И, тем не менее, большинство из нас, остаются подобны неграмотным индийским крестьянам, зная исключительно язык своей родной провинции.

Впрочем, как сказал индиец, не будем судить нас строго…