Про любовь, сердце и шоколад...

А все-таки сердце -- подлая штуковина. Вот ты вроде любишь кого-то. Не в шутку. По-настоящему. Плохо ешь, ночами спишь плохо, ревнуешь, глупости выдумываешь всяческие. Цветочки вручаешь, открытки подписываешь, шоколадки с записочками, ... Одним словом все, как положено. А ей, допустим, не нужно все это. Точнее нужно, но не это. Вот все из этого нужно, кроме любви. И опять у тебя все, как положено: состояние острого невроза, потеря сна, аппетита, глупости, ревность, обиды...

Вот, все же признаки на лицо. Вот ведь чувствуешь, собака, что любишь. Всем сердцем чувствуешь. А потом проходит совсем немного времени -- и куда что девается. Вот всего пара месяцев пройдет, и уже и нервы твои в порядке, и ешь, как сволочь, тройными порциями, и спишь, как зараза, без зазрения совести.

И где же теперь твоя любовь всеобъемлющая? Ты же страдал совершенно недавно со всею гражданской ответственностью? В блоге рассказы писал со всею любовью нечеловеческою. Вон, гляди, сколько понаписывал. А теперь что?

Опять рассказики пишешь? Ведь все же один к одному, только имя теперь в заголовках другое. И не стыдно тебе? Где твое сердце? Слышишь, безмозглый ты орган, к тебе обращаюсь? Не стыдно тебе? Молчишь, кровь качаешь?

Что ж ты, сволочь, подставляешь меня так? Без году неделя, как слезу скупую мужскую из глаза выпускал по твоей милости, а теперь снова цветочки, открыточки? Кто мне кулаками в грудь барабанил, кричал истошно: "Жить без нее не могу!"? Не ты, нет? А кто? Молчишь...

А мне что теперь делать? Слушай, а давай, чтобы каждый раз новые рассказы не писать, будем с тобой в старые -- новые имена подставлять? Очень удобно: Лиля, Алла, ... Какая разница, как их зовут? Главное, написано красиво. С любовью. Молчишь...

Но с цветами еще хрен с ним: они все одинаковые. Дари, кому хочешь -- голландцы новые вырастят. А с особенными чудесами что делать? Вот, к примеру, хотел ты эту свою любимую единственную особенным шоколадом кормить, да правильные стихотворения любимого поэта читать. Да, вот неудача какая, не успел. Пока собирался, любимая изменилась. А шоколад и стихи остались прежними. А шоколад особенный. Такой на каждой витрине не валяется. Да и стихи новые поэт твой любимый специально для твоей новой любимой не напишет. И что теперь делать? Новую любимую этим шоколадом накормить? Так это же подло? Это же ты для той, прежней любимой все заготавливал? Ну и что, что ей не надо? Это ей любви твоей не надо, а шоколад и стихи -- очень даже. Это все любимые любят. Так что, никого теперь шоколадом не кормить? Обидно как-то. Что, зря все это придумывал? Или ту, прежнюю накормить по старой памяти, коль для нее это все предназначалось? Так опять подло получается. А со стихотворением любимым что делать? Будем теперь с тобой его всем своим любимым по очереди перечитывать?

Что ты говоришь? Лицо у нее не очень красивое? Я тебе дам, не красивое!!! Кто жениться на ней хотел? Кто хотел, чтобы мои дети на лицо это похожими были? Не ты, нет? Да как же с тобой дело иметь после этого?

А ты что его защищаешь? Ты же мозг? Умный вроде? Ну и что, что оно не разумное? А ты где был в это время? Говорил, не слушало? Так вот и я про это. Чего тогда защищаешь? Жалко? А меня тебе не жалко? Оно глупости делает, а мне потом за него отдувайся. Оно пакости любимым говорит, а я потом за него извиняться хожу, извинения внутри бумажных журавликов пишу, да обиженным любимым по адресам с доставкой на дом развожу. Мне что, заняться больше нечем?

Воспитывать. А как его воспитывать? Ты его воспитываешь-воспитываешь (вон, видишь, сидит, кровь качает, бурную деятельность эмитирует и, главное, посмотри, глаза-то честные-честные...), оно вот так посидит тихо пару месяцев, а потом новую любимую себе придумывает. И опять цветочки-открыточки. Выгнать тебя к чертям собачьим, так кто кровь вместо тебя качать будет. Ты мне поулыбайся еще.

А тебя вообще никто не спрашивает. Что ты сказал? Попа у новой любимой красивее? Слушай, а тебе не все ли равно, чья попа? Ладно, сердце: ему хотя бы кажется, что эта попа особенная. А ты что? Ты же на каждую мимо проходящую попу одинаково реагируешь? Ты же, пока сердце о единственной неповторимой попе думает, а мозг стихи читает, на любую попу прыгнуть готов? Что ты сказал? Всегда на посту? Вот стой на своем посту и помалкивай. Что? Новую попу хочется? Я тебе сейчас дам, попу!!! Тут с любовью втроем разобраться не можем, а тебе попу подавай.

А ты что лыбишься? Сиди, кровь качай. С тобой, кстати, разговор еще не окончен. Вот ты бы лучше с постового нашего пример брало. Вот он хотя бы честный: вины своей не отрицает. Так честно и говорит: "Хочу попу. Любую. Лишь бы красивая и в дорогих тюлевых трусах." А ты слова громкие говоришь, любовью прикрываешься.

Подлое ты все-таки существо, бессовестное. Ой, бессовестное...                



                 

Про марсиан :)

-- Вот ты такой привлекательный мужчина, пока говорить не начнешь, -- с сожалением сказала мне Машка, -- симпатичный, по всему видно, неглупый. Пока молчишь -- влюбиться хочется. А потом как начнешь говорить, и уже не знаешь, куда от тебя спрятаться. Но ты не расстраивайся, однажды обязательно найдется какая-нибудь слегка прибацанная женщина, тоже прилетевшая с Марса, которая тебя полюбит и у вас все будет хорошо.

Народ, вы никого с Марса не знаете? Нужна красивая, образованная, желательно, доктор или учитель, ну, или еще какой-нибудь не бессовестной профессии :) Очень хочется нормальных человеческих отношений ;)   

Про скорую фотографическую помощь :)

Мне звонит мой постоянный Клиент – Нина, управляющая небольшой частной гостиницей в Ялте.

– Дмитрий, мне нужна ваша помощь: у нас отдыхают ребята, просят их пофотографировать.

– Какого рода съемка им требуется?

– Им нужен профессиональный фотограф. Они сказали, что на месте вам все объяснят.

Отлично: приезжайте к нам поснимать кого-нибудь, где-нибудь, как-нибудь – что-нибудь, да получится. Как бы ей лучше ответить?  

– Дмитрий, да вы не переживайте, они ребята молодые, веселые, – говорит Нина, –  их просто нужно поснимать на территории виллы вместе с их девочками. Нужны просто хорошие фотографии на память. Они – люди приличные: заплатят хорошо.

Если бы мне предложили такую съемку не знакомые мне люди, я бы, конечно, отказался, но мне звонит Нина. С ней мы работаем не первый год. Нина никогда меня не обижала. Жаль расстраивать ее отказом.

– Но, все-таки, что они хотят получить на выходе? Они видели образцы моих работ? Они уверены, что я смогу сделать то, что им нужно?

– Дмитрий, да вы не волнуйтесь, я же говорю, просто фотографии на память хорошего качества.

– Когда они хотят провести съемку?

– Прямо сейчас.

– В каком смысле?

– Они просят вас взять такси и приехать прямо сейчас. Они торопятся, просят приехать как можно скорее. Дмитрий, выручайте. Они очень хорошо заплатят.

Так, Нине нужна скорая фотографическая помощь. Безумие, конечно, но Нина очень просит, говорит, что не знает, кому ей звонить, говорит, что ребята хорошие. Хочется выручить Нину, тем более, раз хорошо заплатят…

Собираю аппаратуру, прыгаю в такси и лечу спасать Нину. Приезжаю в гостиницу. У ворот отеля меня встречает Нина.

– Дмитрий, – вкрадчиво говорит Нина, – вы только не волнуйтесь, они ребята хорошие. Они хорошо заплатят.

Глубинный смысл ее слов  я понял только тогда, когда спустился во внутренний двор гостиницы: у бассейна меня ожидали восемь волосатых мужиков в трусах и три проститутки.

– Суший, снимать умеишь, да?

Вот, бля, говорила мне мама: «Не влазь ни в какую хрень»…

– Вот ми сидим, да? Ти нас снимай, да? Потом ми на море, яхта, да? Ай-Петри, шашьлик, да?

Как же отсюда свалить?

– Сейчас сколько времени, а?

– Без пяти три.

– Будишь нас снимать до девяти, да? Сколько стоит, а?

Вот, бля, мне хочется им доплатить, только бы уехать отсюда. Нина, что ж ты делаешь? Предупреждать же надо.  

– Триста гривень в час, – говорю я.

– Ти шьтооооо!!! Триста гривень час!!! Проститутка снять дешевле, да? Триста за все, и ми согласны, а?

– Да, триста гривень в час.

Говорят между собой не по-русски.

– Это шьто, тисяча восимьсот, шьтобы ти нас снимал, да? С ума сошёл, да? Тисяча и все, а?

– К сожалению, у меня нет таких тарифов, – говорю я, – я могу позвонить другому фотографу, есть ребята, у которых цены ниже. Хотите?

– Звони.

Набираю Семена.

– Семен, будешь снимать репортаж в течение шести часов за тысячу гривень?

Семен долго думает в телефон. Мужики говорят не по-русски.

– Сишишь, нэт, за тисячу нэ нада фотографа.

– Семен, прости, уже не надо. Пока.

Так, все понятно.

– Ребята, простите, что я вас зря побеспокоил. Оплатите мне, пожалуйста, такси и я поехал.

– Сколько за такси, а?

– Пятьдесят гривень.

– Ти шьтооооо!!! Пятьдесят гривень!!! Такси двадцать пять стоит!!!

– Так, все ребята, спасибо. Не надо денег, я не бедный человек, я поехал, до свидания!

– На, возьми сто.

– Сто много. Хватит пятидесяти.

– Возьми сто, да?

Я взял деньги, сел в такси и уехал. Ох, Нина, Нина…  

Источник: http://podgorniy.com.ua   
      

Про Аллу (продолжение) ...

 "Параллельные линии могут не только встретиться,

но могут извиваться и перепутываться

самым причудливым образом."
                                                   
                                                                                         Владимир Набоков.

Наша с Аллой последняя встреча закончилась так же быстро, как и началась. Я писал об этом в одном из рассказов. Она ушла в направлении заката по отсвечивающей лучами солнца гранитной набережной. Я смотрел ей вслед, не имея уверенности в том, что мы снова когда-нибудь встретимся.

Однако эта встреча таки состоялась. В тот день, когда Алла устроила мне сумасшедшую фотосессию в офисе Ялта Шоу, мы, прощаясь, как бы договорились, что однажды будем ее фотографировать, но только теперь уже как положено. Она сказала, что однажды мне позвонит, и мы расстались. Признаться, тогда я не очень надеялся, что однажды это свершится, но номер ее телефона на всякий случай таки записал.

Прошло какое-то время. У меня зазвонил телефон. Я, как обычно, взял его в руки и обомлел: на экране светилось ее имя.

-- Ты хотел меня фотографировать? – сказала мне Алла, -- можем это сделать завтра утром или послезавтра вечером.

От такой постановки вопроса я чуть было не выронил из рук свой телефон. Попытайтесь представить, что чувствует в этот момент человек, одержимый идеей фотографировать эту Красивую Женщину на протяжении месяцев, и уже можно справедливо сказать, лет.

Я не знал, что ответить. Я не знал, как ее снимать, где это делать? В эти дни я был очень загружен работой. Однако упускать такой шанс было нельзя. За него нужно было хвататься, как за хвост синей птицы удачи, пока Алла внезапно не передумала и синяя птица в очередной раз не ускользнула из моих неуклюжих рук.

Я отменил все свои планы, пересмотрел свои записи, подумал над тем, как мне нужно вести себя с этим совершенно уникальным человеком, чтобы портрет ее получился именно таким, каким должен быть настоящий портрет. Настоящий портрет – это, по моему мнению, такой снимок, который отражает в большей мере не линии лица человека, не его геометрию, а скорее тонкие, едва уловимые чувства, сиюминутные переживания, далеко скрытые от посторонних глаз черты его характера и, если повезет, неуловимые нити судьбы человека, его огромный и непостижимый тайный внутренний мир, который может слегка приоткрыться взору фотографа, если ему повезет. Это очень и очень непросто. Даже близкие люди, которых мы знаем годами, редко открывают нам дверцу далекого тайного мира, в котором они обитают. Аллу я видел всего несколько раз. Мы почти не общались. Единственное, сколь-нибудь продолжительное общение у нас с ней состоялось в тот день, когда она внезапно возникла в моем офисе и попросила ее фотографировать мыльницей. Уже тогда кое-что мне стало понятно: Красивая Алла оказалась человеком сложным и неоднозначным. Она часто смотрела на меня исподлобья, как бы с опаской изучая меня со стороны. В то же время, в тот день я почувствовал в ней некую особую необъяснимую силу. Силу, излучаемую всем ее естеством, силу, которую иногда называли харизмой, когда описывали известных полководцев или политиков, способных повести за собой. Вот такую же непобедимую мощную силу излучала эта маленькая хрупкая женщина. Она становилась то непробиваемо сильной, то вдруг, хрупкой и уязвимой. Иногда от взгляда ее у меня дрожали колени, а в другие моменты я боялся сказать ей лишнее слово, которым, казалось, можно было спугнуть ее навсегда.

И вот, мне предстояло снимать эту маленькую, но сильную женщину. Накануне она спросила меня, что именно я планирую делать. Я сказал, что хочу снять черно-белый портрет, который бы отразил ее суть. Говоря эти слова, я понимал, что звучит это со стороны, должно быть, довольно странно, но ничего более конкретного я сказать ей не мог. Она выслушала мой ответ. Казалось, мои слова ее не удивили. Мы назначили время и место, и я стал готовиться.

Как обычно, в такие моменты, я плохо спал ночью. Мне снились какие-то странные вещи. Мне казалось, что утром она позвонит и отменит съемку. Я волновался. Мне думалось, что если эта съемка не состоится сейчас, другого случая у меня уже больше не будет.

На следующий день я проснулся пораньше, еще раз перелистал свои записи, взял собранную с вечера аппаратуру и отправился к Алле.

Фотографировать договорились у нее на работе, где для этого было подходящее помещение. Я прибыл к оговоренному месту заблаговременно. У крыльца дома меня уже ожидала маленькая красивая женщина в пестром платьице и белых шлепанцах. Я шел к ней навстречу через улицу.

-- Привет, -- сказал я и улыбнулся.

Я всегда улыбаюсь красивым людям при встрече, и они всегда улыбаются мне в ответ. Это происходит совершенно автоматически. Я никогда не планирую этого и, тем не менее, так все равно получается. Этот механизм срабатывает на уровне нейрофизиологии: мы видим благожелательную улыбку в свой адрес и невольно начинаем улыбаться в ответ. Но Алла не улыбнулась. Совсем. Она просто сказала привет – ни одна жилка не дрогнула на ее суровом безучастном лице. Ничего подобного я не встречал никогда; за все двадцать семь лет своей жизни. Мне стало страшно: как же я буду снимать этого сурового человека?

-- Дверь закрыта, -- без единой эмоции на лице произнесла Алла, -- внутри должен быть сторож, но я не могу до него достучаться.

Мне стало дурно: неужели съемки не будет? Алла еще раз постучала в закрытые двери. В ответ тишина. Мы обошли здание вокруг, постучали в окно и в заднюю дверь. Тишина. Я ощущал пульсацию сердца в висках. Тягостное молчание разрядили внезапно приехавшие сотрудники радиостанции, где работает Алла. Мы объяснили ситуацию. Они тоже попытались стучать, потом мы звонили на несколько номеров, пытаясь найти хоть кого-то с ключом от этой злосчастной двери. Я стоял в стороне, изучая красивую Аллу. В это время двое пришедших парней стояли напротив и изучали меня. Я уже стал терять понемногу надежду, как вдруг дверной замок щелкнул, дверь отворилась, и на пороге появился слегка заспанный сторож. У меня отлегло.

Мы вошли внутрь здания. Серые мрачные стены. Большие витражные окна. Кругом лежит вековой слой пыли. В углу предлагаемой комнаты куча разнообразного мусора. В противоположном углу древнее полуразбитое трюмо. Все это было скорее похоже на заброшенный дом умалишенных, нежели чем на городскую радиостанцию. Как же нам здесь работать?

Что же, мы с ассистентом молча закрепили фон, поставили свет. Алла в это время красилась у полуразбитого зеркала. Пару раз она спрашивала меня, как ей лучше накрасить глаза и куда подобрать волосы. После этих вопросов я слегка успокоился, ибо если она меня спрашивает об этом, значит, некая вера в меня у нее все-таки есть. Значит, мы все-таки сможем работать.

Наконец, все было готово. Световая схема была выставлена и опробована мной на моем ассистенте, Алла накрашена и одета. Мы раздобыли стул, и вот, самая красивая женщина этой планеты стояла передо мной рядом со стулом, среди пыли и мусора. Нечеловеческая красота на фоне умирания. Мне было немного не по себе. Мне казалось, будто давно знакомый мне образ ожил, сошел с висящей на стене картины, и вот теперь безмолвно стоит передо мной, дышит, совершает едва уловимые движения. Мне нужно что-то ей говорить, что-то делать, но я не знаю, что, ибо еще никогда раньше мне не приходилось общаться с внезапно ожившей картиной.

Я молча смотрю ей в глаза. Они просто огромные. В этих бездонных глазах легко утонуть. Еще никогда мне не приходилось видеть ничего подобного. Я смотрю на ее широкое скуластое лицо. Вы не представляете себе, как все это красиво. Я тихонько поднес камеру к своему лицу, не спеша, как бы боясь спугнуть это повисшее в воздухе мгновение. Первый щелчок затвора нарушил звенящую тишину. В следующее мгновение вспыхнул свет, и на экране моей камеры появилось первое изображение. Я смотрю на экран. Боже, до чего же суровая женщина. Ее каменное лицо не выражает ни единого чувства. Что же делать? Как мне открыть эту тайную дверцу? Я говорю ей какие-то слова, пытаюсь шутить в свойственной мне манере. Ее лицо остается непробиваемо суровым.

Тишину нарушила сама Алла. Она задала мне вопрос, для чего нужно снимать лицо человека, который просто стоит, чем повергла меня в замешательство. Я предложил ей сесть на стул, опасаясь вопроса, для чего нужно снимать лицо человека, который просто сидит. Но она не стала меня об этом спрашивать.

Она села на стул, посмотрела на меня вполоборота, поднесла руку к лицу. Ее ногти подстрижены коротко, совсем не по-женски. Ее движения скорее мужские, чем женские. Она смотрит на меня глубокомысленно, мудро. Обычно так в камеру смотрят сильные духом мужчины, а не слабые хрупкие женщины. Ее нужно снимать, как мужчину, вдруг приходит ко мне понимание. Интуитивно я прочувствовал это еще в день нашей первой встречи, поэтому перед съемкой я попросил ее взять с собой мужскую рубашку. Наконец, меня осенило, что нужно делать. Мы переодели Аллу в рубашку. Я попросил ее убрать стул и сесть прямо на пол, приняв гармоничную позу. Мы закатали ей рукава на три четверти, ее красивые темные волосы обрамили широкое скуластое лицо. До чего же она красивая! Я несколько раз пытался хвалить ее выразительное широкое лицо. По реакции ее было видно, что эта ее особенность ей не кажется преимуществом. Мне стало обидно. Как можно не любить такое лицо? Она просто прекрасна. Я готов был влюбиться в это лицо в ту же секунду, а оно ей не нравится. Я смотрел на нее с восхищением. Я почти не дышал. Видимо, она почувствовала мое состояние, слегка успокоилась, лицо ее стало уже не таким суровым и мы начали работать по-настоящему. Я опять стал случайным зрителем театра одного актера, за секунду лицо ее отражало десятки эмоций. Я жал на спуск как обезумевший (мой свет уже не успевал перезаряжаться). Я чувствовал, что, наконец, поймал синюю птицу за хвост. У нас уже появлялись пристойные кадры, но главный кадр я еще предвкушал впереди.

И вот, наконец, это свершилось: она сидела полубоком ко мне, смотрела в сторону. Я сделал пару посредственных кадров, как вдруг она повернулась и посмотрела на меня так, что у меня перехватило дыхание. Я вонзил палец в кнопку и щелкнул затвором – через секунду на экране моей камеры всплыл этот взгляд. Я обомлел: ее волосы спрятались под воротник и теперь слегка прикрывали красивые брови, ее большие глаза едва заметно прищурились, в них больше не было прошлой суровости, губы слегка приоткрылись, а их уголки фантастически миловидно поднялись кверху джокером (это был первый случай за день, когда милая Алла мне улыбнулась). Красивая Алла, наконец, мне поверила, и пустила меня в свой тайный внутренний мир. Я смотрел и смотрел на экран своей камеры. Именно так должна выглядеть Идеальная Женщина, -- мелькнуло у меня в голове. В эти секунды я чувствовал себя необыкновенно счастливым.

После этого мы сделали еще несколько кадров. Некоторые из них тоже получились неплохими. Но главный кадр сегодня я уже снял.

Мы устали. Так бывает всегда, когда модель и фотограф работают с самоотдачей, когда они становятся единым целым, настраиваясь на одну и ту же волну. Главный кадр уже состоялся и теперь силы мои окончательно оставили меня. Обессилила и красивая Алла.

Мы закончили съемку. В полудреме мы собирали реквизит и аппаратуру. Я едва стоял на ногах, но вам трудно представить, насколько тогда я был счастливым. Все свершилось. Я снимал Идеальную Женщину, у меня получился, по крайней мере, один хороший портрет. Идеальная Женщина мне улыбалась и, похоже, мы с ней, наконец, подружились.

Спустя время, я обработал этот кадр, отослал его Алле и… Он ей понравился!!! Алла – строгий критик. Отнюдь не просто удовлетворить ее высокие требования. Но мне это удалось. Самая красивая Женщина этой планеты хвалила мой снимок фразой в коротких три слова: «Да! Мне понравилось!». Из уст этой строгой Красавицы для меня это было самой высокой оценкой.  

Про Аллу ...

 

 "Если параллельные линии не встречаются,

то не потому, что встретиться они не могут,

а потому, что у них есть другие заботы."
                                                  
                                                                                         Владимир Набоков.

Эту необыкновенно красивую девушку я впервые увидел около семи лет назад. Был это год, кажется, 2004. Я работал человеком-ксероксом, нажимая много раз в день красную и зеленую кнопки. Была поздняя осень. За окнами морось. Серые унылые улицы. Поднятые воротники. Редкие озябшие прохожие. Иногда в нашу дверь заходили Красивые люди. Некоторые из них как-то особенно запоминались.

Помню, тогда мне особенно примелькалась одна удивительно большеглазая девочка. Очень подвижная, эмоциональная и, вместе с тем, задумчивая и глубокомысленная. Тогда мимо меня проплывало множество лиц, а у меня было достаточно времени, чтобы посмотреть и подумать. Приходили разные люди: молодые и старые, красивые и не очень. Приходило много студентов из окрестных ВУЗов.

Иногда приходила Она.

То серьезная, то веселая и смеющаяся она заходила к нам в офис серыми осенними вечерами, чтобы сделать несколько копий. Иногда одна, иногда в окружении шумной компании друзей и подруг. И каждый раз, когда она приходила, холодный осенний день уже не казался мне таким унылым и серым, а пространство нашего офиса в миг заполнялось светом ее уникальной улыбки.

Кто-то однажды сказал, что зовут ее Аллой. В то время мы не были с нею знакомы.

С тех пор прошло много времени. Я уже не был студентом, и не работал на ксероксе, а необыкновенную задумчивую большеглазую Аллу пару раз видел на улице. Я помню ее уникальное оранжевое пальто в клеточку. Помню ее улыбку во всю улицу и особенный светлый взгляд из-под капюшона. И снова я не видел ее. Было время, когда я даже будто забыл о ней думать. Как вдруг, снова событие.

Я совершенно случайно попадаю на одну театральную постановку в местном ВУЗе, куда меня притащил прямо с работы за час до спектакля без всякого предупреждения один мой товарищ. Ничего не объяснил. Просто сказал, что мне надо там быть, что будет интересно и мне обязательно нужно это увидеть. Позже он честно признался, что они всерьез опасались пустого зала и собирали людей отовсюду, как могли. На этой постановке я снова увидел ее. Я готов был провалиться сквозь кресло, когда она вышла на сцену: главную роль в этом спектакле играла она.

Потом были общие знакомые, случайные встречи, автобусы … И каждый раз я впадал в оцепенение, когда случайно видел ее на улице.

Потом, значительно позже, была Красивая кареглазая Лена. Я фотографировал ее,

восхищался ее красотой. Рассказывал ей кое-что из своих представлений о том, как должна выглядеть идеальная Женщина. А она, слушая меня, однажды сказала, что знает как минимум, одну такую Женщину, и что если бы я ее увидел, она бы мне обязательно понравилась. Ленка стала рассказывать мне о некой красавице, описывать ее внешность, и… Почему-то я сходу определил, о ком речь. Я сказал, что знаю эту Красавицу, назвал ее имя и не ошибся. Конечно, это была она, ибо другого такого человека на этой планете, наверное, не существует. Я рассказал Ленке довольно длинную историю от начала времен. Ленка слушала с упоением. Когда я закончил, она мне сказала, что ей бы очень хотелось, чтобы однажды кто-нибудь был так же влюблен и в нее. Я не произносил при ней вслух этого слова, ибо в последние годы я стал очень осторожно относиться к подобным словам, да и можно ли вот так, совершенно не зная человека, пусть даже и очень красивого, влюбиться, … ? Не знаю. Я пообещал Ленке, что однажды и у нее это все обязательно будет. Ленка, тронутая моей историей, даже предлагала нас познакомить, но я отказался, ибо я верю, что люди просто так не встречаются, что все это определяется свыше, и встречаемся мы лишь только затем, чтобы сыграть в жизни друг друга важную, или даже скорее необходимую роль. Ленка сказала, что я глупый, но не стала настаивать.

Шло время. Я работал в одном ивент-агентстве и вот уже год ничего не слышал о том, где находится и чем живет Красивая Алла. И вдруг произошло очередное событие. К нам в офис пришла некая девушка-монтажер. Она просилась к нам на работу, показывала видеоролики (образцы своих работ), которые она делала для местного телевидения. Работы, надо сказать, довольно посредственные, в них не было ничего примечательного но ... Голос!!! Один из ее роликов был озвучен особенным образом. Девушка читала текст по-украински. От этого голоса у меня по спине побежали мурашки.

-- Чей это голос? – спрашиваю я девушку-монтажера.

-- Это Алла, -- сказала мне девушка, -- Алла Абрамова. Она одно время работала с нами на телевидении.

И я почему-то не удивился.

И снова меня закружила работа. Дела, дела… А однажды сидел я в Контакте. Да, правильнее сказать, не сидел, а зашел, потому что какой-то товарищ мне написал что-то, и машина об этом сказала мне в почту. Читаю его сообщение. Уже и не вспомню, о чем. Как вдруг вижу – мигает мне баннер. А над ним теперь уже знакомые мне имя с фамилией. И фотография, которую я, конечно, узнал. Выше, над баннером предложение добавить Аллу в друзья, что я, собственно, и сделал, подумав, что, быть может, теперь пришло время? Я писал ей какие-то письма. Мы немного общались на тему фотографии, даже договорились о том, что однажды будем ее фотографировать…

А потом она уехала в Харьков. Там она, как я понял, училась на заочном отделении театрального, и общение наше, не успев начаться, прекратилось. Видимо, время таки не пришло. Я еще писал ей несколько раз что-то про фотографию. Сначала она перестала отвечать на мои письма, а позже и вовсе перестала читать мои сообщения (некоторые из них до сих пор висят непрочитанными). Быть может, так случилось из-за того, что были они написаны в свойственной мне манере, длинно и странно, а может быть потому, что просто не было им места в ее и без того насыщенной событиями жизни. Я перестал ей писать.  

Прошло еще около полугода. И вдруг у меня зазвонил телефон. Кто? Слон? Нет, это звонила Она!!! Она спрашивала что-то про монтажера, про видео, … Я ничего не понял; просто дал ей телефон знакомого монтажера и она повесила трубку. На экране моего телефона высветился ее номер. Я минут двадцать смотрел на эти цифры, думая, что с ними делать. Записать? Зачем? Ну и что, что этот номер принадлежит самой красивой женщине этой планеты. Я ведь не стану сам ей звонить. А вдруг она давно замужем, вдруг, у нее счастливая семья, двое детей… Пока я думал над этим, она позвонила сама.

-- Где ты сейчас? -- спросила она.

Меня несколько удивил этот вопрос, но мне нужно было что-то ответить.

-- В данный момент, -- сказал я, -- я сижу в офисе Ялта Шоу и…

-- Мне нужно, чтобы ты меня сфотографировал.

Вот бля!!! У меня выступил холодный пот.

-- Да, но…

-- Где находится офис?

От неожиданности у меня перехватило дыхание.

-- … Ленина, 17. Напротив бывшего первого гастронома, -- глупым от изумления голосом ответил я.

-- Я приду через двадцать минут, -- сказала она.

-- … Да, но… Аппаратура… У меня нет… Надо домой…

-- У меня есть фотоаппарат, -- сказала она.

-- Но… Это безумие… Двадцать минут… Я не …

-- Я скоро буду, -- сказала она и повесила трубку.  

«Вот, бля» -- подумал я еще раз про себя и записал в телефон ее номер. Как я буду ее снимать? Каким фотоаппаратом? Где это делать? Я занят, у меня срочная работа…

Через двадцать минут она была у меня. Снимали ее, сидящую на стуле, прямо посреди офиса. Ее фотоаппаратом-мыльницей, в присутствии работающих сотрудников Ялта Шоу, которые в одночасье утратили всякий интерес к работе. За десять минут съемки я увидел сто тысяч различных выражений лица одного и того же человека. Это был театр одного актера. Вот только дурацкая мыльница никак не хотела фокусироваться. А дома в кофре у меня лежит прекрасная камера, оптика L-класса, свет, … Вот, бля. Такой фотосессии у меня еще не было никогда.

Во время съемки к ней попытался клеиться один из сотрудников ивент-агентства. Как всегда веселый и наглый, Гена сказал ей нечто в свойственной ему пижонской манере. Эта маленькая миловидная женщина отшила его так, что даже у меня колени задрожали. Ну а Гена, думается, надолго утратил желание клеиться к малознакомым барышням.  

Мы закончили съемку, вышли из офиса, и еще пару кадров сделали просто на улице. Пришло время прощаться. Повисла неловкая пауза. Я стоял обалдевший от всех этих внезапно случившихся событий. Я сказал ей какие-то слова. От волнения они получились кривыми. Еще раз я предложил ей нормальную фотосессию. Она ответила, что может быть, однажды мне позвонит, и ушла. А я остался стоять и думать о ней. Я долго смотрел ей вслед, не имея ни малейшей надежды, что она позвонит.

Но она, таки, позвонила, но это уже совсем другая история…    

Про казахских экскурсантов...

Было время, когда я работал экскурсоводом в Никитском ботаническом саду. Каждое лето. Шесть лет подряд. Это было хорошее время.

Мы видели всякое. Помню, как-то раз, к нам на экскурсию привезли три автобуса детишек из Казахстана. По сорок человек в каждом автобусе. Их разделили на три группы. Одна из них досталась мне. Дети в группе самые разные. Были и довольно взрослые: лет по двенадцать, были и совсем маленькие. С ними четыре взрослых руководителя.

Дети спокойные и глубокомысленные. Их построили стройной колонной, и мы пошли на экскурсию. К этому времени у меня уже был довольно большой опыт ведения экскурсий. Я видел всяких детей: самодовольных детей депутатов, безумных неуправляемых пионеров из детского центра Дубинина, … , всяких. Таких я видел впервые. Вот уже десять минут я всерьез рассказываю им об истории создания сада. Сорок пар одинаковых глаз уставились на меня, и неотрывно внимают каждому моему слову. Ни единого звука, ни одного движения. Я слышу гудение мух и шелест листвы. Десять минут моего монолога и немого молчания публики.

Я попытался шутить в свойственной мне манере. Никакой реакции. Они просто стоят и смотрят мне в глаза. Они похожи на восковые фигуры мадам Тюссо. Их лица – все как одно – совершенно одинаковые. Такие же точно лица у их руководителей. Я говорил что-то о научных отделах, указывал рукой в направлении научных корпусов, крыши которых виднелись среди крон деревьев. В такие моменты все сорок голов поворачивались и смотрели внимательно в ту сторону, куда я показывал. Это было похоже на номер синхронного плавания (или на стадо гусей, пусть простят меня дети, которое я несколько раз видел, проезжая деревню).

Я рассказываю об экзотах южнобережья. Растения самые разные. Некоторые из них весьма удивительны. Лица детей не меняют своего выражения. Сорок бронзовых масок глядит на меня, отсвечивая бронзой на солнце.

Так еще тридцать минут. Я заподозрил неладное. В переходе между объектами я обратился к руководителю:

-- Может, детишки плохо понимают русский язык? Уж больно внимательно они меня слушают?

-- Что вы, что вы, -- отвечает мне воспитатель, -- они вообще не знают русского языка.

-- … !!! … А… И вы их… ???

-- Да вы не волнуйтесь, они вас слушают. Им очень нравится ваша экскурсия. Правда, детишки? (Говорит не по-русски).

-- Иә, бiзге өте қызық! – оживились дети.

-- Вот видите? – говорит воспитатель.

«Вот, бля» -- подумал я про себя.

-- И что нам делать дальше? – в недоумении спрашиваю я воспитателя.

-- Да вы продолжайте, им очень нравится. Вы красиво говорите.

Было время, я занимался вокалом. Видимо, мой голос действительно очень красивый, ибо сорок минут с упоением слушать мой голос, не понимая ни единого слова, могут, вероятно, только казахские ценители русского экскурсионно-ботанического народно-прикладного творчества.

Я не знал, как быть дальше. По инерции я продолжал говорить. В принципе, я бы мог говорить что угодно. Вероятно, моя вдохновенная речь производила бы на зрителей одинаково сильное впечатление, независимо от ее содержания.

-- Может, вы будете переводить? – с последней надеждой смотрю я на воспитателя.

-- Да вы так сложно говорите. Они вряд ли смогут все это понять.

«Вот, бля» -- еще раз подумал я про себя.

-- Но вы все же попробуйте. Хоть что-то они да вынесут.

-- Справа от нас, над розарием, возвышается пирамидальная крона Секвойи вечнозеленой. Родина этого уникального дерева – Северная Америка. Отдельные экземпляры секвойи достигают высоты более 110 м (36-этажное здание!!!) — это одни из самых высоких деревьев на Земле.

-- Бұл Секвойалар. Олар биiк болады.

«Вот, бля» -- еще раз подумал я про себя.

Никогда я не мог бы подумать, что казахский язык настолько содержательный.

На розарии я сделал паузу и предложил детишкам разойтись на десять минут пофотографироваться. Дети стоят как стояли.

-- Переведите, -- говорю я воспитателю.

-- У них нет фотоаппаратов, -- отвечает мне воспитатель.

-- … !!! Вообще нет??? Ни одного в группе???

-- Это детишки из отдаленных горных сел. У них нет фотоаппаратов.

-- А вы телефонами, -- сказал я, и только в эту секунду понял всю глупость произнесенного.

Возникла неловкая пауза. Дети продолжали стоять.

-- Может, они зададут вам вопросы? – спросила меня воспитательница.

-- А как они будут…? Да, пусть задают вопросы.

-- Балалар, сұрақтар ағайға тапсырма берiңiз.

Меня окружили детишечки. Те, что постарше, все-таки немного знали русский язык. Те, что помладше, продолжали стоять молча и просто смотрели на меня глазами, полными любви и восхищения.

-- Дядя, вы – казах? – спросил меня один из мальчишек.

-- А что, похож? – с грустью ответил я.

-- Ну, Казахстан большой. Казахи всякие бывают.

После этого он очень быстро заговорил что-то не по-русски.

-- Что он говорит? – спросил я воспитателя.

-- Он говорит, что Казахстан – самая большая страна в Мире. Что казахи живут по всей земле. Что они бывают самые разные.

-- Ну, наверное, не самая большая, а одна из самых больших стран мира. Казахстан входит в десятку самых больших…

-- Как, не самая большая??? – окружили меня детишки, -- Ты был в Казахстане?

-- Нет, -- честно говорю я.

-- Так зачем говоришь, раз не был?

-- Но, …

-- Казахстан, знаешь какой большой!!! Садишься на коня, день едешь, два едешь, три едешь, неделю едешь, … -- нет конца Казахстану!!!

-- Да, но…

-- Вот не был, и не говори тогда!!!

Я согласился, что Казахстан – самая большая страна в мире.

-- Ты – казах? – еще раз спросил меня один из тех, что постарше.

Теперь я уже не знал, что ответить.

-- Не совсем, -- сказал я.

-- Так не бывает, -- возмутился мальчишка, -- люди бывают или казахи, или нет.

После этого он начал что-то мне объяснять на ломаном русском, из чего я понял, что земля Казахстана очень большая и плодородная, что если долго скакать в одну сторону, можно прискакать на край света, где живут дивные люди…

-- Это казахская сказка, -- пояснила мне воспитательница.

Прослушав еще несколько казахских сказок, я не решился сказать малышу, что края света нет, потому что Земля круглая.

После экскурсии я распустил детей и стал говорить с воспитателями. Воспитатели мне рассказали, что люди в Казахстане очень разные. Большие города хорошо развиты. Там живут современные и очень цивилизованные люди. Однако в отдаленных степных и горных районах есть множество сел, где многие люди до сих пор остаются неграмотными. Там есть школы, но многие родители не пускают туда своих детей, потому что считают, что дети их должны трудиться в полях, помогая своим родителям, а не заниматься бесполезными глупостями в школе. В этих селах может не быть мобильной связи и телевидения. Там есть электричество (и то не везде) и проводное радио. Проводной телефон в некоторых селах есть только на почте, куда и ходят звонить местные жители, когда им это требуется. Именно из таких сел приехали эти дети.

Мы проводили детей в автобусы. Они подвезли меня до проходной Никитского сада. Мы попрощались. Они дружно кричали Спасибо, всем автобусом из окон махали рукой.

Еще несколько дней мы находились под впечатлением от этой экскурсии. Быть может, мы не забудем ее никогда.               

Про любовь по-немецки...

Ей тридцать два года. Долгое время она была одна, потому что нормальных мужиков не осталось и вокруг одни только козлы. У нее высшее образование, но по профессии она никогда не работала. Она пыталась работать, но любая попытка построить карьеру заканчивалась скандалом и увольнением через две недели после оформления на работу. Это происходило потому, что вокруг одни только козлы, начальник – придурок, сотрудники – бездари и подхалимы, а Машка – сучка, под него подстилается, и ей спокойно жить не дает.

Он – немец. Они познакомились на одном из курортов, куда она ездила отдыхать вдвоем с подругой. Ему пятьдесят четыре, но он живчик, а кроме этого, он вице-президент одной довольно крупной европейской компании. В тот раз у них получился двухнедельный роман.

Он женат. У него в Германии двое довольно взрослых детей. Он не скрывал этого. Теплых романтических отношений с супругой у него давно нет, потому что женаты они без малого двадцать три года.

Два-три раза в год он говорит супруге, что едет в командировку (которых у него действительно много), покупает два авиабилета (один себе, второй для нее) и они летят на очередной курорт из двух разных точек планеты. Две недели романтики, еще два билета, и он летит обратно в Гамбург, а она – к себе в Москву.

Она неплохо знает английский, а теперь еще и немецкий. Иногда они общаются через Skype. Это бывает не часто, ибо дома жена, а в офисе много работы. Здесь, в Москве, у нее есть некоторое количество друзей (всех подруг она давно ликвидировала, ибо они – завистливые сучки). Некоторые из этих друзей в нее влюблены, потому что она – симпатичная и довольно образованная женщина. Она знает об этом, но ничего с этим не делает. А что она может поделать? Кто им виноват, что они влюбляются. Иногда она звонит кому-то из них. Это случается в такие минуты, когда ей становится одиноко и грустно. Тогда к ней приезжает ее друг Миша, и они едут на два дня в Подмосковье. Миша любит природу, занимается пешеходным туризмом и джипингом. Он одинок, потому что с женщинами у него все как-то не складывается. У него есть палатка, два спальника, два коврика, два…, потому что он верит, что однажды у него появится женщина, с которой у них, наконец, все будет по-настоящему, по-человечески. Она будет любить его, а он – ее.  У них будет настоящая крепкая семья, и они будут вместе по выходным ездить отдыхать в Подмосковье. Но пока этого не выходит. Поэтому каждый раз, когда ему звонит она, он бросает все свои дела и мчится к ней на своем джипе. Как и многие ее «друзья», он тоже в нее влюблен, и она знает об этом. Сексом они не занимаются, потому что он – друг. Ему, конечно, хочется секса, потому что он влюблен в нее, а еще, потому что он – мужчина и у него тоже есть нормальные физиологические потребности. Но он не обижается (точнее обижается, но виду не подает; точнее, старается не подавать, но это все равно отчетливо видно), ибо понимает, что он – друг. А она не стесняется этим пользоваться. У нее много «друзей». Каждый раз, когда у нее возникает проблема, она точно знает, кому из них нужно звонить. Она уверена, что они не откажут, и они действительно не отказывают.

Иногда она занимается сексом. Не часто, но иногда и ей тоже этого хочется. Для этих целей у нее есть несколько номеров в ее телефонной книжке. Здесь вообще все просто: она звонит одному из них, говорит: «Давай встретимся сегодня вечером», и он соглашается. Она просит прислать за ней такси, он присылает и она едет к нему. Никакой романтики здесь уже не бывает. Их секс скорее похож на супружеский: все быстро, спокойно и просто. Такой секс бывает в некоторых семьях, где муж и жена прожили вместе лет семь или восемь. Они почти не разговаривают. А о чем им разговаривать? Для разговоров у нее есть Миша, а сюда она приезжает для секса. Иногда такой секс ей не приносит радости. Ей хочется романтики, пылких чувств, безумия. В такие минуты она отправляется в город. Иногда одна, иногда с подружкой. Она заходит попить вкусного чаю в одни из любимых ресторанчиков, и там обязательно кто-то находится, потому что женщина она симпатичная и довольно образованная. С этой же целью она иногда ездит в Крым. Она одна гуляет по ялтинской Набережной. Пару раз ее ошибочно принимали за проститутку, хотя выглядит она довольно прилично. Наверное, это оттого, что у дикой ялтинской публики искаженные представления о жизни. Однажды у нее была история с армянами, которым не понравилась ее слишком короткая юбка. Благо, тогда все закончилось хорошо.

Из очередного курортного тура с немцем она вернулась беременной. После этого совместные туры по заграничным курортам сразу прекратились. Зато теперь у нее есть сын. Недавно он пошел в школу. Немец официально признал ребенка, оформил на него все документы. С женой он, конечно, разводиться не будет, потому что прожили они вместе почти тридцать лет, потому что у них совместный бизнес и взрослые дети, а еще потому… Потому, что он ее любит.

А к сыну он иногда приезжает. Иногда приглашает ее вместе с сыном к себе, в Германию. Не домой, конечно: дома жена, которой вся эта история очень не нравится, но в хорошем отеле, оплаченном немцем, им тоже живется неплохо. Она хотела уехать вместе с сыном в Германию. Немец помог бы оформить все документы, вот только есть одна сложность: для этого она должна состоять в официальном браке с гражданином Германии. В этом немец помочь ей не может.

А пока вот так и живут: наездами. Она, как и раньше, нигде не работает: денег, регулярно присылаемых немцем, хватает и на нее, и на ребенка. В Подмосковье они выстроили небольшую загородную дачу, купили недорогую, но качественную иномарку. Сын подрастает, и вроде бы все хорошо. Отчего же тогда так безрадостно ей иногда холодными зимними вечерами?...      

Про Лилю :)

А вчера у меня было новое фотоприключение. В этот раз я снимал красивую Лилю. Снимать Лилю мы хотели давно: с прошлого лета, однако осуществить запланированное нам никак не удавалось. Каждый раз находились все новые и новые причины, чтобы не начать этого делать. Было время, когда я уже совершенно не верил, что однажды это свершится.

И вдруг, вчера это свершилось. За день до этого Лиля сама мне позвонила, что случается крайне редко, и предложила фотографировать ее завтра. Вы представляете, что чувствует фотограф, одержимый идеей некой фотосъемки в течение года, теряющий надежду, и вдруг слышащий в телефонный динамик: «Приезжай завтра»? Я согласился. Договорились на утро. Вскоре от Лили пришел sms: «А утром – это, случайно, не в 6:00?» (Лиля читала рассказ о моих фотоприключениях с Алиной :)))

«А что, у тебя есть белые трусы и прозрачная белая маечка? :)», -- написал я в ответном письме.

«Есть, но показывать их тебе я не буду :)», -- ответила Лиля.

«Ну, тогда в 6:00 я не приеду. Буду в 10:00», -- написал я и начал готовиться.

Аппаратура собрана с вечера. Аккумуляторы заряжены. Отражатели упакованы. Я плохо спал ночью. Мне все время казалось, что вот сейчас придет sms, в котором Лиля мне скажет: «Извини, планы изменились – съемки завтра не будет». С такой же мыслью я ехал к Лиле в автобусе.

В 09:28 зазвонил телефон.

-- Где ты? -- спросила Лиля.

-- А я весь приехал. Спускаюсь в поселок от трассы, -- отвечаю я, а сам думаю, что сейчас Лиля отменит съемку ввиду внезапного изменения планов и я спокойненько поеду домой вместе со всей своей аппаратурой.

-- Стой там, -- сказала Лиля, -- я сейчас за тобой приеду.

(В свободное от велосипеда время красивая Лиля водит машину.)

Я обещал ждать. Настроение мое сразу улучшилось. И даже шапка облаков над горой Аю-Дагом мне показалась намного красивее. Спустя пару минут, из-за холма появилась маленькая серенькая машинка с черненьким хорошеньким носиком. Этот носик я легко узнаю при всей своей близорукости независимо от расстояния. Внутри, как всегда, красивая Лиля. На ней, как всегда, одето нечто простое и до ужаса привлекательное. Именно так всегда и выглядят дорогие хорошие вещи. Лиля сказала: «Привет» и посмотрела на меня своими большими восточными глазами. Такие глаза, вероятно, есть только у двух людей на этой планете: у красивой Лили и ее красивой сестры Оксаны. Глазами они почти одинаковые, правда, Лилины чуточку лучше. Лиля умеет обращаться с глазами. Одним только взглядом Лиля делает так, что у меня в одночасье поднимается дух и давление и так они вместе стоят на посту, подобно стойкому оловянному солдатику, готовому в любой момент отважно выполнить долг перед родиной.

Мы приехали к Лиле. Поднялись пешком по лестнице на десятый этаж. На десятый этаж Лиля ходит пешком, потому что живет в очень продвинутом элитном доме. Лифт в этом доме залочен электронным замком и воспользоваться им могут лишь только жители дома, имеющие при себе электронный магнитный ключ к лифту. У Лили есть ключ. Его нужно периодически пополнять, подобно счету мобильного телефона. У Лили есть деньги и большое желание ездить на лифте, но живет Лиля в Украине – в стране, где имя деньги и желание их использовать, делать это по сей день бывает непросто. Ключ надо пополнить, но единственный человек, способный это проделать, куда-то пропал. Куда, никому неизвестно. Возможно, он будет вечером, но это тоже достоверно никому не известно. Так происходит всегда, когда в руки нашего человека попадает хорошая западная технология. А пока Лиля живет в элитном доме с залоченным лифтом и ходит пешком на десятый этаж по лестнице, на которой ночью не горит свет, вместе с деньгами, магнитным ключом нечеловеческой отдышкой и чувством собственного человеческого достоинства.

Мы вошли к ней в квартиру. Лиля сняла босоножки и одела красивый шелковый легкий халатик, мгновенно превратившись в длинноволосую босоногую красавицу. Так случилось, что в последнее время я уже имел опыт общения с одной длинноволосой босоногой красавицей (я писал о своих приключениях с Алиной в другом рассказе). Только в отличии от той красавицы, в квартире этой вместо белых трусов и прозрачной маечки меня ожидала Лилина мама. Лилин легкий халатик иногда приоткрывался, вырез сверху становился чуть шире, что каждый раз по странным причинам вызывало у меня живой неподдельный интерес. Каждый раз, когда я начинал отвлекаться, Лиля одним точным движением затягивала поясок халатика, скрывая от меня область повышенного интереса. Такой тип босоногих красавиц мне нравится значительно больше.

Меня напоили вкусным чаем из горных трав Крыма, накормили вкусными шоколадными конфетами. Спустя некоторое время со второго этажа к нам спустилась красивая Лилина сестрица Оксана. Оксана – одна из тех женщин, которую никогда не спутаешь с местными жителями: слишком хорошо она выглядит. Она всегда одета с иголочки. Иногда с иголочки таких мастеров, что нам с вами лучше не знать, сколько все это стоит. Но проходящий прохожий никогда об этом не догадается, потому что все это выглядит очень лаконично и просто. Она всегда пахнет хорошими духами. Ее руки и ноги настолько ухожены (что с местными жителями почти не случается), что даже когда она выходит спросонья на кухню, ее дворянское происхождение остается совершенно очевидным.

Еще меня накормили крупной хорошей черешней, выращенной в саду Лилиной бабушки и, главное, собственноручно собранной Лилей и ее сестрицей Оксаной. Как бы я хотел увидеть Лилю с ее маникюром (нет, лучше Оксану), сидящую в бабушкином саду на ветке черешни.        

На удивление, мы быстро собрались. С большинством женщин обычно подобного не случается. Лилин легкий халатик был быстро сменен коротким белым платьицем и высокими каблуками, от чего в босоногой красавице неожиданно проявилась особая длинноногость. Мы взяли с собой все необходимое, и пошли в парк фотографироваться.

Парк закрытый и вход туда платный, но Лиля знает, кому нужно звонить, поэтому в парк нас пустили бесплатно. Мы спрятались от суровых охранников в кронах деревьев, бесстыдно влезли на газон и стали там фотографироваться. Первый раз в жизни я снимал двух людей в одном кадре. Это действительно сложно, ибо уследить за тонкими, едва заметными изменениями эмоций сразу двух людей в кадре, практически невозможно. Об этом писали многие известные фотомастера. Если хорошо получилась одна, значит плохо получилась вторая. Многие кадры из-за этого придется выбросить. Лиля оказалась очень пластичной выразительной девушкой. Ее руки и ноги всегда находили естественные гармоничные положения. Обычно таким свойством обладают только хорошие профессиональные модели. И Лиля. Я спрашивал, где она этому научилась. Говорит, что нигде не училась. Для меня это звучит странно. Что же, возможно бывают редкие исключения, чувствующие свое тело интуитивно. У Оксаны с этим делом все значительно хуже. Пока ее не снимают, она выглядит великолепно. Она красивая, живая, выразительная. Стоит только поднять к лицу камеру, как Оксана вытягивается солдатом по стойке смирно, одевает на лицо дежурную улыбку, странным образом сощуривает глаза и ждет, когда ее будут фотографировать. Подобные снимки потом ни к чему не пригодны. Впрочем, пару-тройку пристойных кадров в течение дня мы все-таки сделали.

Снимать их обеих одновременно было очень непросто. Когда в кадре Лиля (пусть простит меня Оксана), последнюю на фоне Лили в видоискателе я просто не вижу, поэтому Лиля чаще получалась хорошо, а Оксана – плохо. Только я соберу всю свою волю в кулак, скажу сам себе: «Я не мужчина – я фотограф», как Лиля посмотрит на меня особенным взглядом, со мной в очередной раз приключается синдром стойкого оловянного солдатика, и я снова становлюсь мужчиной.

Когда съемки в парке были окончены, по уже известному мне сценарию, продолжить съемку мне было предложено дома у Лили. Но мы с вами помним, что в этой версии сценария вместо обнаженной Кати, завернутой в одеяло, дома у Лили нас ждет суровая Лилина мама.

Раз уж мы проснимали почти целый день, было решено делать ужин с участием Лилиной мамы, а также ее хороших знакомых. Говорят, они интересные люди (кстати, выяснилось, что они тоже читают мой блог), но они не сумели приехать: наше приглашение оказалось для них слишком внезапным.

-- Что ты делаешь вечером? – на всякий случай спросила меня Лиля.

После этих слов я внезапно оказался совершенно свободен, и мы пошли в супермаркет за продуктами. Войдя в супермаркет, я испытывал странное ощущение. Мы вместе с Лилей ходили по торговым рядам, вместе обсуждали, какие специи лучше купить к мясу, вместе выбирали печенье и помидоры. Я опять вспомнил о том, как некогда я был женатым и мы вот также вместе ходили в супермаркет за помидорами. Это было хорошее время. На секунду мне вдруг показалось, что мы с Лилей – семейная пара. В это мгновение я забыл о специях и помидорах, и мне стало очень-очень хорошо. Из астрала меня вывела Лиля, начавшая внезапно капризничать по поводу торговой тележки, безалаберно оставленной посреди дороги нерадивым сотрудником супермаркета. Лиля часто капризничает в таких ситуациях, потому что ей кажется, что живет она в Швейцарии, где сотрудники супермаркета никогда не оставляют на проходе тележек. Я напомнил Лиле о том, что вокруг нас Украина, и она перестала капризничать. В тот момент, когда мы проходили мимо рядов всевозможных сладостей, суровые Лилины глаза засветились. За четверть секунды ей приглянулось сразу три вида печенья и две разновидности шоколада. Лиля набрала было воздуха в легкие, чтобы высказать все свои соображения по этому поводу, но в ее поле зрения появилась сурового вида Оксана, которая в нескольких простых выражениях объяснила Лиле, как именно она будет выглядеть после одновременного употребления в пищу всех этих вкусностей, отчего последняя просто молча выпустила воздух из легких, и мы пошли выбирать кукурузу.

Правильная кукуруза продается на небольшом местном рынке. При появлении Лили в торговом ряду, продавцы начали оказывать Лиле знаки внимания. Вероятно, с каждым из них у Лили заключен договор на поставку продуктов питания. Лиля просто берет все, что ей нужно, а продавцы даже не проверяют, что именно и в каком количестве она выбрала. Лиля сама говорит продавцу, сколько кукурузы в ее сумке и последний просто называет ей цену. После этого Лиля немного торгуется и получает законную скидку, размером в две гривны. Лиля отнюдь небедный человек. Ей совершенно не важно, сколько стоит ее кукуруза, сорок восемь гривен или пятьдесят, потому что ее машина, на которой мы ездили в магазин, съела гораздо больше денег в виде бензина, однако, в Лилиных жилах течет горячая восточная кровь. Видимо, необходимость торговаться заложена в ней генетически.

Пополнив запас кукурузы, мы отправились в сторону автопарковки. Как и многие чрезмерно самостоятельные женщины, Лиля попыталась нести сумки сама. Я оценил ее непобедимый энтузиазм, после чего отобрал сумки. Лиля не возражала, в отличии от некоторых чрезмерно самостоятельных и не очень разумных женщин.

Мы снова поднялись домой на десятый этаж по лестнице. Лиля снова натужно дышала, вспоминая незлым тихим словом обслуживающий персонал их элитного дома. Наконец, мы вошли в дом и могли теперь заниматься приготовлением ужина. Мне доверили чистить от кожуры кукурузу, за что я и принялся со всею гражданской ответственностью. Лиля довольно быстро объяснила мне как именно нужно чистить кукурузу, приняла зачет, сделала допуск, и мы принялись за работу. Довольно быстро Лиля заметила, что отходы моего производства безнадежно сыплются на пол. Я не знаю, что в этом Лиля увидела удивительного, ибо когда рядом с вами сидит вот такая девушка с кукурузой в руках, вряд ли возможно замечать, куда именно сыпется кожура кукурузы. Но Лиле об этом ничего не известно. Подобно множеству женщин, она считает себя не очень красивой. Она все время находит на своем теле места, в которых кажется себе излишне широкой. Если бы она знала, насколько она сексуальна в этом легком халатике с кукурузой в руках, она бы не удивлялась упавшему на пол из моих рук мусору. Но она об этом не знает, а я не знаю, как ей это объяснить.

Я хотел, было, убрать следы моего преступления, но не успел: вместо меня это сделала сестрица Оксана. Для ликвидации последствий моей сельскохозяйственной деятельности Оксана использовала ладошку со своим дорогим маникюром, предварительно смоченную водой из-под крана.

-- Так мусор лучше прилипает, -- пояснила Оксана.

Сей героический поступок поистине достоин уважения.

Ужин готов. Мы сели за стол. Лиля не знала, что из всего предложенного мне, больше всего я люблю салат из огурцов с помидорами. Неведомо ей было и мое строгое отношение к количеству соли в подобном салате. Видимо она пришла к этому интуитивно, потому что салата было действительно много и соли в нем было именно столько, сколько положено по моим, только мне известным представлениям. Жаль, что это невдомек поварам многочисленных кафе, где я от отчаяния стал заказывать салаты без соли, чтобы собственноручно насыпать ее туда столько, сколько мне хочется.

Мы говорили о разном. Я говорил, как всегда, слишком много. По-другому я не умею. Я или говорю без конца, или не произношу вслух ни единого слова. В этот раз я говорил. Мои собеседники вынесли все с мужеством.

У Лили очень суровая мама. С суровостью Лилиной мамы могли бы поспорить разве что челябинские сталевары. Видимо, именно такие женщины частенько в присутствии Некрасова собственноручно останавливали коней на скаку, приводя последних в неподдельное изумление. Лилина мама оказалась доктором, как и сама Лиля. Теперь понятно, почему Лиля тоже родилась доктором.     

Лиля хочет считать себя легкой и жизнерадостной. Однако мамина кровь сделала свое дело, поэтому в таком качестве Лилю знают лишь те люди, которые ее не знают. Если Лиля захочет, она без труда сможет перебить своим взглядом железнодорожную рельсу. Таким же свойством кроме Лили и Лилиной мамы обладает и ее сестрица Оксана (генетика – страшная штука), которая в отличии от Лили, своих тактико-технических свойств не скрывает. Говорят, иногда они ссорятся. После таких ссор в их доме не остается ни одной уцелевшей рельсы. Но потом они мирятся. Оксана снова становится суровой, но безопасной, а Лиля – легкой и жизнерадостной. Я уже видел суровую Лилю во гневе: при мне в парке она так жестоко по-мужски отчитала телефонного оператора, что мне стало страшно. Бывали и другие подобные случаи. Нам повезло, что в этом парке в радиусе нескольких сот метров не оказалось ни одной железнодорожной рельсы.

Вечером после ужина Лилина мама уехала, не побоявшись оставить нас одних дома. Вероятно, в глазах Лилиной мамы я вызвал большое доверие. Впрочем, быть может, у нее и не было почвы для опасений, ибо вряд ли худенький легковесный фотограф мог причинить какой-либо вред двум суровым женщинам, способным одним только взглядом перебить рельсу. Я слегка отчитал Лилю за ее неженскую суровость. Она не обиделась и обещала подумать об этом.

Мы проводили Лилину маму и продолжили фотографирование. Лиля одела красивую попу в  короткие сексуальные шортики, все остальное – в красивую белую маечку. После этого мы посадили красивую Лилю на стул, и она в течение следующего часа изводила меня синдромом оловянного солдатика. Для работы в интерьере у меня с собой было недостаточно света, но я не слишком расстраивался, вспоминая слова глубокомысленной Алины, считавшей, что в фотографии свет – это не самое главное.

Как и раньше, Лиле часто не нравилась попа, спина, живот и прочите сущности, одетые в красивые шортики с маечкой. Моего мнения Лиля не спрашивала. Лиля искренне обещала мне похудеть на целые полсантиметра. Ради этого она готова поехать в Китай и питаться там исключительно одним только рисом. Как же ей объяснить, что точный диаметр ее попы не имеет, во всяком случае, в моем представлении, никакого значения. Я никогда не мирил рулеткой Лилину попу, и, тем не менее, каждый раз при встрече с Лилиной попой на улице, стойкий оловянный солдатик неизменно стоял на посту. Попа – это такая сущность, которую либо хочешь, либо нет. Если хочешь – полсантиметра не имеют значения, а если нет – этому вряд ли можно помочь, применяя рулетку.

В процесс нашего с Лилей совместного творчества вмешалась Оксана. Лилина попа, в отличии от меня, не производит на нее, по видимому, никакого серьезного впечатления. Вместо этого ей тоже хочется попасть в кадр, ибо сегодня у нее еще остались неснятые платья. Пришлось отвлечься от Лилиной попы и немного поснимать и Оксану.

В течение всего вечера дома у Лили работал кондиционер. Вероятно, только горячая Лиля могла включить его на восемнадцать градусов, при температуре забортного воздуха в плюс двадцать пять. Я мерз весь вечер. Образованию сосулек в моем носу препятствовало  лишь только присутствие в непосредственной близости от меня горячей Лили с ее майкой и шортиками. Я просил повысить температуру.

-- Так нам с тобой будет непросто ужиться, -- хихикнула Лиля.

Ее миловидная шутка произвела на меня мощное впечатление. Для меня это звучало, как комплимент, ибо мне бы хотелось ужиться с такой женщиной, как она. А с кондиционером, я думаю, мы бы впоследствии разобрались.

Температуру немного повысили, но мне все равно было холодно. Видимо, Лиля была в этот раз недостаточно горячей или я находился от нее недостаточно близко, потому что на следующее утро я проснулся с ощущением простуды в носу. Что ж, Лиля – доктор, поэтому если я теперь заболею, она не отвертится, и ей придется меня лечить.

Наши съемки закончились ближе к полуночи. Мы, изрядно уставшие, в полудреме собирали аппаратуру. После этого Лиля отвезла меня на машине домой.

Я ввалился в квартиру, где все уже спали, быстро разделся, упал и уснул. В эту ночь у меня не могло быть бессонницы, а что снилось мне этой ночью, я вам не расскажу ;)  

Про Bentley, мажоров и "нормальных" людей :)

Как обычно, возвращаюсь с работы, как обычно, ночью, как обычно уставший, голодный и поэтому немного безрадостный. До дня рождения Пушкина осталось 7 р. 15 коп., потому что зима, потому что было много расходов, потому что работа в Ялте сезонная, а некоторые глупые люди не умеют откладывать.

Каждый раз, возвращаясь с работы, прохожу к своему дому от автобусной остановки мимо соседских перил, на которых ежевечерне подобно несушкам-наседкам сидит современная молодежь. У них в руках пиво и семечки, на головах кепки, в ушах музыка. Их бывает семь или восемь. Иногда с ними девушки. У них тоже в руках пиво и семечки, на головах кепки, а в ушах музыка. Они подключились к астралу, их души вышли из тел. Остались только семечки, пиво, кепки и музыка. Они дремлют, покачиваясь; молча, плюют в тротуар.

При моем появлении они оживляются.

-- Я сейчас ему скажу, -- произносит одна из наседок.
-- Да сиди, ты пьяный, -- вразумляет другая несушка.
-- Нет, я скажу.
-- Да уймись, хуже будет.
-- Нет, я давно хотел ему сказать. Задолбали эти мажоры.
-- Да не лезь ты к нему! Говорят тебе, хуже будет...
-- А кто это? -- оживилась третья несушка.
-- Да, Ялта Шоу. Что вы, не знаете.
-- А что они делают?
-- Да придурки богатые. Праздники делают, фейерверки стреляют...
-- Что, правда богатые?
-- А то. Видел, серый Bentley с номерами "Ялта Шоу" по городу ездит?

(Серый Bentley с номерами "Ялта Шоу" -- это Генин Chrysler 300С :) Впрочем, машинка и правда красивая :)))

-- Ну, видел.
-- Так вот это они.
-- Вот, бля, десятки нормальных людей работают, напрягаются, а эти придурки ни хрена не делают и на Bentley ездят.

Я держусь из последних сил: смеяться нельзя, но очень хочется. У меня 7 р. 15 коп., а "богатый" хозяин "Bentley", который, как обычно, привез меня к остановке, неделю назад ходил на работу пешком, ибо его "Bentley" ест двенадцать литров на сто километров (а в городе и все пятнадцать), а денег на бензин у него нет. Почему? Потому что зима, потому что было много расходов, потому что работа в Ялте сезонная, а некоторые глупые люди не умеют откладывать.

Но об этом никому не известно, потому что у нас "Bentley", потому что мы -- Ялта Шоу, а еще потому что у нас модные рубашки.

-- Они все козлы, вот увидишь, -- заключила одна из несушек.
-- Откуда ты знаешь?
-- Нормальные люди на "Bentley" не ездят.
-- А вдруг они его заработали?
-- Так не бывает.
-- Откуда ты знаешь?
-- Хочешь, проверим?
-- Хочу?

(Говорит ему что-то на ухо).

-- Да иди в задницу, хуже будет.
-- Вот увидишь...

Я поравнялся с несушками. Хлопцы смотрят на меня с неприкрытым презрением.

-- Выпьешь с нами? -- произносит одна из несушек, протягивая мне откупоренную бутылку пива.

Вся честная компания покатилась от хохота. У меня полсекунды на размышления. Можно просто пройти мимо, не сказав ни слова. Тогда этот философ скажет всем, что мы козлы и окажется прав. Козлом быть не хочется. Но дело даже не в этом: очень хочется проучить этих самодовольных несушек.

Я беру в руки бутылку, делаю большой глоток пива (кстати, неплохого). Надменные лица несушек начинают вытягиваться. Разговоры затихли. Их глаза стали большими и круглыми.

-- Хлопцы, прекращайте плевать в тротуар. Делом займитесь.
-- Вот, бля, -- одна из несушек раскрыв рот, роняет окурок.

Я возвращаю бутылку. Восемь пар круглых глаз смотрят мне вслед. Я спиной чую их взгляд и поэтому не оборачиваюсь.

-- Вот тебе и мажоры. Значит, бывают еще нормальные люди, -- произносит мне вслед одна из несушек.

Такого комплимента мне не делал никто никогда. День прожит не зря :))       

Про глупых фотографов :)

-- Добрый день, -- сказал в телефон приятный женский голос.

-- Добрый день, -- весьма учтиво ответил я.

-- Мы с подружкой отдыхаем в Мисхоре и нам нужен фотограф, -- сказала мне девушка.

-- Для чего? -- поинтересовался я.

-- Фотографировать, -- мило ответила девушка.

-- Что нужно снимать? – спросил я.

-- Нас, -- хихикнула девушка.

-- У вас уже есть понимание, что именно вы хотите получить на выходе?

В этот момент она снова хихикнула и что-то кому-то сказала. Я не расслышал слов, однако сразу после этого я услышал довольно мелодичный женский смех на втором плане (вероятно, это и есть та подружка, с которой они отдыхают в Мисхоре). Я хотел, было, спросить мою собеседницу про техническое задание на проведение съемок, но ввиду последних событий решил, что это не нужно.

-- Вы бы могли немного поснимать нас в номере отеля, в парке, на берегу моря? – спросила девушка.

-- В теории, да, -- сказал я, -- где вы планируете использовать полученные материалы?

Девушка снова хихикнула, снова сказала что-то кому-то мимо трубки, и тот некто снова мелодично рассмеялся.

-- В общем, приезжайте, -- сказала девушка, -- на месте разберемся.

Я еще некоторое время приставал к ней с вопросами технического характера, отвечать на которые, судя по всему, у нее не было никакого желания. Она сказала, что смотрела мои фотографии, что ее все устраивает. Мы поговорили о цене – ее это тоже устроило и мы договорились о съемке. Встречу назначили на 06:00 утра в Мисхоре, ибо задумали снимать на рассвете, а солнце летом восходит рано.

-- Ой, -- смутилась девушка, -- а нельзя снимать восход после обеда?

-- Нет, -- решительно ответил я.

-- Ну что же, приезжайте к шести, -- вздохнув, ответила девушка, -- я предупрежу охрану. Только вы не рассказывайте охране ничего про восход и контражурный свет. Просто скажите, что вы Дмитрий Подгорный и вас пропустят.

Я обещал так и сделать. 

Аппаратура собрана с вечера. Аккумуляторы заряжены. Камеры проверены. Я готов к съемке. Я встаю в 04:00, завтракаю, в 05:00 вызываю такси и еду в Мисхор. По дороге таксист спросил, зачем я еду в Мисхор в такую рань со всеми этими странными сумками. Я быстренько рассказал ему про восход и контражурный свет, и все вопросы его после этого сразу же прекратились.

Мы с таксистом не сразу нашли красивую виллу, затерявшуюся в мисхорской зелени. Мы колесили взад и вперед по Мисхору, задавали вопросы редким утренним жителям.  Наконец, предрассветная мгла отступила, и мы увидели рыжую черепичную крышу, возвышающуюся над зелеными кронами деревьев на фоне синих очертаний Ай-Петри.

Мы подъехали к воротам виллы. Я отпустил таксиста.

-- Вы фотограф? -- спросил меня охранник. 

-- Да, -- ответил я.

-- Номер 205. Проходите.

Быть может, меня выдал мой возвышенный взгляд художника, а может, стойки и отражатели, торчащие в разные стороны у меня из-под мышек.

Я поднялся по лестнице. Повернул влево по коридору так, как сказал мне охранник, и остановился перед резной красивой дверью с бронзовым блестящим номером 205. Я помедлил некоторое время в нерешительности: без пяти минут шесть. Впрочем, мы же договорились встретиться в это время. Я тихонько постучал в дверь. Тишина. Через некоторое время дверь щелкнула и отворилась. На пороге стояла босоногая голубоглазая девушка с длинными белыми распущенными волосами, в беленьких трусиках и тоненькой беленькой маечке, прозрачной настолько, что через нее было видно все то, ради чего ее, собственно, и одевали.

-- Простите, я проспала, -- прощебетала мне девушка и мило улыбнулась, -- проходите.

Я вошел в номер. Взбаламученная постель, утренний полумрак, приятный запах каких-то духов. Резная красивая мебель, большое витражное окно с перегородками, отбрасывающими на пол косые длинные тени.

Красивая босоногая девушка с французским маникюром оказалась Алиной. Ее длинные белые волосы спадали с плеч и немного прикрывали ее красивую попу, одетую в тонкие белые трусики. Она прошла через комнату, села за мраморный туалетный столик, вмонтированный прямо в стену и посмотрела на меня через зеркало.

-- Садись, -- сказала Алина.

Я опустился в роскошное мягкое кресло с резными гнутыми ножками, которое тот час же поглотило мое тело, приняв его очертания, вплоть до мельчайших выступов и неровностей. Где же подружка, -- вдруг подумалось мне. Но я не стал спрашивать Алину о ее пропавшей подружке.

-- Как доехал? -- спросила Алина, глядя на меня через зеркало.

-- Спасибо, все хорошо, -- ответил я.

-- Боже, как же хочется спать, -- закрыв руками лицо, сказала Алина, -- неужели необходимо снимать этот восход именно в это время?

-- Да, -- сказал я, -- причем, если мы хотим таки успеть на восход, мы должны торопиться.

-- Я не способна торопиться в такое время, -- сказала Алина, взглянув на экран своего Apple iPhone, -- шесть утра. Для чего это нужно?    

Я ничего не ответил, продолжая молча рассматривать красивую Алинину попу, миловидно прикрытую ее длинными белыми волосами. Некоторое время Алина молча терла лицо белым кружком ваты, предварительно смоченным в некую жидкость из красивой бутылочки. Воздух в номере наполнился от этого приятным цветочным ароматом. Потом она долго смотрела на себя в зеркало. Потом встала и молча ушла в душ. Вернулась Алина уже в красивом пестром купальнике, подобных которому я, пожалуй, раньше не видел, ровно как и не видел в такой непосредственной близости столь длинноногих красавиц с такими красивыми попами и настолько длинными волосами.  

-- Симпатичный купальник, -- сказал я задумчиво.

Алина посмотрела на меня снисходительно.

-- Пойдем, -- сказала Алина.

Вокруг бедер она повязала прозрачный белый платочек, вдела ноги в лежавшие на полу вьетнамки и мы, выйдя из здания гостиницы, стали спускаться по лестнице в сторону моря.

Солнце стояло уже высоко. Было понятно, что восход, ровно как и режимное время, мы уже пропустили. Вышли к берегу моря. Расположились. Немного поснимали в контражуре с отражателем. Затем переместились в другую часть полудикого пляжа с красивыми, поросшими зелеными водорослями, камнями. Поснимали и там.

Через каждые два кадра Алина, подплывала ко мне и нежно требовала продемонстрировать снятое. Я включал просмотр и отворачивал камеру экраном в ее сторону, а Алина, глядя в экран, каждый раз легонько прислонялась своей белобрысой макушкой к моему уху. Макушка ее пахла до одурения приятными духами, ее белые волосы щекотали мне ухо, отчего камера начинала подрагивать в моих ослабевших руках. В это время Алина слегка улыбалась и обхватывала камеру поверх моих рук своими мягкими теплыми ладошками. В такие моменты кроме рук начинали подрагивать уже и ноги, а Алина снова улыбалась и еще более тщательно прислонялась макушкой к моему уху.

Так мы «снимали» минут тридцать. Ничего путного из этого не выходило, но Алину это ничуть не расстраивало. Солнце поднималось все выше. Его лучи становились более жаркими. Неожиданно Алина заметила, что начинает сгорать. Из ее полотняной сумочки был вынут флакон солнцезащитного крема, коим мне и было предложено натереть ее спинку. Ничего подобного в прошлом мне делать не приходилось, в чем я сразу же честно признался. Алина сказала, что это не сложно, и она совершенно уверена, что у меня все получится. Пару минут я втирал жидкий крем в ее белую спинку. Кремовтиранию заметно мешали лямки купальника, которые ввиду последнего, мне было предложено расстегнуть. Я немного смутился. Такого у меня точно никогда не происходило, впрочем, втирать крем без лямок стало гораздо удобнее.

После того, как Алинина спинка была надежно защищена от солнца тремя слоями защитного крема, мне было предложено аналогичным способом защитить ее попу. Это было уже сверх моих сил. Я предложил ей попробовать самостоятельно справиться с попой. Она попробовала, но лежа на животе, ей показалось это совсем неудобным, поэтому заканчивать защиту попы от радиации пришлось все-таки мне. После того, как радиация попе уже не грозила, Алина перевернулась, забыв про расстегнутый лифчик.

-- Ой, -- хихикнула Алина, -- и быстро прикрыла рукой сверкнувшее место. Лифчик снова был водружен туда, где ему и положено быть, после чего Алина сама себе смазала кремом грудь, животик и ноги и мы продолжили фотосессию.

Стало жарко.

-- Надо бы искупаться, -- сказала Алина.

Я ответил, что совершенно не возражаю, чтобы она искупалась. Однако после этого неожиданно выяснилось, что Алина совершенно не умеет плавать и лезть в воду одна она несказанно боится, и поэтому мне придется купаться не иначе, как вместе с ней. Что же, пришлось раздеваться и лезть в воду. Алина смотрела на меня с благодарностью. Мы осторожно входили с ней в воду, волны прибоя окатывали Алину брызгами, что каждый раз неизменно сопровождалось ее мелодичным визгом. Когда мы вошли по колено, Алина неожиданно испытала панический страх перед морем и мгновенно вцепилась своей мокрой ладошкой в мою руку. Мы входили все глубже – необузданный страх перед опасной стихией становился все более явным. Когда мы уже стояли в воде по пояс, Алине вдруг стало понятно, что она сможет двигаться дальше только в том случае, если я буду страховать ее руками за талию. Пока я обдумывал происшедшее, Алина сама взяла мои руки и приложила их к своей талии. В этот момент я вдруг стал замечать, что еще немного, и нечто упрется сзади в ее тщательно смазанную солнцезащитным кремом спинку. Мы входили все глубже – морская стихия становилась опаснее с каждым нашим шагом. Когда мы стояли в море по грудь, неожиданно выяснилось, что страховка моя ненадежна, поэтому Алина в приступе страха надежно обвила себя моими руками. Страховка стала предельно надежной и Алина, наконец, успокоилась. Запасное страховочное устройство к тому времени уже уверенно упиралось в ее спину, но Алину это ничуть не смущало: безопасность купания прежде всего.

Входить дальше было нельзя, ибо мы и так уже стояли в море по шею. В этот момент Алина поняла, что должна учиться плавать. Девушка, совершенно не умеющая плавать, с неженским профессионализмом за десять секунд обучила меня, как именно следует учить девушек плавать. По ее словам, я должен был поддерживать ее руками под живот, а она в это время должна была выполнять совершенно нелепые движения руками и ногами, которые, по ее мнению, в итоге должны были научить ее плавать. Результативность этой методики у меня вызывала большие сомнения, тем не менее, Алинин энтузиазм был совершенно непобедим.

Так мы учились плавать до тех пор, пока она не замерзла. Мы вышли на берег. Она дрожала со всею гражданской ответственностью, поэтому довольно скоро выяснилось, что я должен ее греть, завернув предварительно в полотенце. Причем, делать это нужно, не иначе, как сидя у нее за спиной так, чтобы она могла облокотиться спиной на мою грудь. Вероятно, этот способ согревания был действительно эффективным, ибо уже через пару минут Алина перестала дрожать, и мы могли разговаривать.

Алина оказалась довольно образованной девушкой, живущей в Москве. С ее слов я узнал, что работает она в мебельном магазине, что любимый ее автомобиль BMW, а любимый напиток – Asti Martini. Кроме этого я узнал, что вместе с нею приехала отдыхать ее подружка Катя, которая со вчера неизвестно куда запропастилась, и что она обязательно будет жалеть о том, что из-за ее выходки она не успела сфотографироваться.

После этого мы окончательно согрелись, и Алина захотела продолжить фотографирование в близлежащих красивых деревьях. Мы переместились на склон выше пляжа. Я сделал несколько крупных портретов с размытием заднего плана на фоне зелени. Алина стремительно перемещалась от одного зеленого куста к другому, и на фоне каждого из них я должен был ее фотографировать. В процессе фотографирования ей без конца что-то попадало то в трусы, то в лифчик. Она то и дело жаловалась на очередную соринку, попавшую между тканью трусов и ее нежной попой. По ее словам, соринки эти доставляли ей столь неудобства, что она совершенно не могла сосредоточиться на процессе фотографирования. Желая избавиться от назойливого попутчика, она оттягивала резинку трусов и, улыбаясь, заглядывала туда через плечо. Но соринка не обнаруживалась. Теряя надежду самостоятельно избавиться от соринки, пару раз Алина, немного смущаясь, просила меня заглянуть под резинку. Сколь я ни смотрел, ничего, кроме округлой Алининой попы под резинкой ее купальника не обнаруживалось. Окончательно расстроенная недружелюбными крымскими кустами, Алина решила закончить здесь фотографироваться и отправиться в сад виллы, где она отдыхала. Она влезла в свои вьетнамки, доверила мне нести ее пляжную сумочку и мы отправились вверх по тропинке в сторону сада ее гостиницы.

Кое-что мы снимали и там. Время от времени красивая Алина пробегала мимо клумбы с ромашками, срывала очередной цветок и вставляла его себе в волосы. Мы делали пару кадров, после этого цветок становился уже непригодным, она его выбрасывала и шла к клумбе за новым цветочком. Клумба стала редеть. После второго десятка цветков я слегка отчитал Алину, рассказав ей об охране природы и уважении к труду тех, кто сажал эти ромашки. Надо было видеть тот взгляд, которым меня одарила Алина. Моя лекция ей окончательно отбила охоту находиться в саду, поэтому продолжать фотосессию мне было предложено в номере. Я сказал, что для съемок в номере у меня с собой недостаточно света, на что Алина ответила, что в фотографии это не самое главное.

Мы поднялись в гостиницу, вошли в номер.

-- Куда же Ката запропастилась? – подумала вслух Алина.

В этот момент дверь спальни открылась, откуда прямо на нас, хохоча, вывалилась обнаженная девушка, завернутая в одеяло. Следом за ней из дверей вывалился молодой человек в трусах и шлепанцах.

-- Ой, -- слегка смутилась девушка, -- мы не знали, что вы уже здесь.

-- Это Катя, -- сказала Алина, указывая рукой в ее сторону.

-- А это Дима-фотограф? -- улыбаясь, догадалась Катя, -- ну что, вы разобрались с техзаданием?

-- В некотором смысле, -- смутившись, сказал я.

Катя, завернутая в одеяло, снова скрылась в спальне вместе со своим молодым человеком, мы же с Алиной ушли фотографироваться на балкон. С балкона открывался потрясающий вид на окрестность и ближайшую виллу, на крыше которой несколько загорелых рабочих укладывали черепицу. Появившаяся на балконе Алина внесла сумятицу в их работу. Рабочие оставили черепицу, сели в ряд на стропилах и стали вместе думать вслух, как им помочь нам фотографироваться. Алина скривилась, отпустила в сторону нерадивых рабочих какую-то вразумляющую реплику, и мы вернулись с балкона в гостиную.

Я изрядно устал. Голова соображала туго. Спальня занята, на балконе снимать не дают рабочие. Все, что можно было отснять, мы, казалось, отсняли.

-- Может, хватит на сегодня?

-- Наверное, -- задумчиво ответила Алина.

Я стал собирать оборудование.

-- Ну, что, пожалуй, я пойду, -- сказал я.

-- Что, даже чаю не попьешь? – спросила Алина.

-- Ну, если предложишь?…

И мы отправились пить чай на кухню. Пока закипал чайник, Алина грациозно проплывала взад-вперед по кухне в своем красивом пестром купальнике, то с чашками, то с ложками в руках. Она, не спеша, подплывала к кухонному столу, открывала шкафчик, доставала оттуда банку с вареньем, закрывала шкафчик, а варенье грациозно раскладывала по красивым тарелочкам. В это время я имел удовольствие изучать ее красивую округлую попу и белую спинку, прикрытую длинными белыми волосами.

Мимо кухни стремглав прошмыгнули уже одетые Катя и ее молодой человек.

-- Мы на море. Будем вечером, -- прочирикала Катя.

Внизу гулко хлопнула дверь. После этих слов скучающая Алина неожиданно оживилась. Она стала с удвоенной скоростью плавать по кухне и в два раза быстрее раскладывать по тарелкам варенье.

Засвистел закипающий чайник. Алина повернула ручку, отключив газ, отварила дверцу кухонного шкафчика у себя над головой и, встав на цыпочки, стала пытаться достать оттуда пачку с чаем.

-- Здесь высоко. Достань, пожалуйста, -- мило улыбнулась Алина.

Я на четверть выше красивой Алины, поэтому достать пачку с чаем из шкафчика мне не составит труда. Я подошел к шкафчику. Левой рукой Алина прихватила меня за талию, а правой, встав на носочки, стала указывать, какой именно чай я должен достать из шкафчика. Я достал чай и сел на место. Алина разлила чай по чашкам, облокотившись на мое плечо, потянулась через стол к сахарнице. Я снова ощутил до одурения приятный запах ее духов.  

Мы стали пить чай. Алина заботливо брала в руки маленькую кругленькую печеньку, намазывала не нее слой масла, накрывала сверху второй печенькой и укладывала кружком на тарелочку.

-- Ой, -- вдруг сказала Алина, глядя себе в лифчик, -- крошка упала. Достать, пожалуйста, у меня руки в масле. Купальник испачкаю.

Это вышло у нее столь грациозно, что в этот раз я почему-то совсем не удивился. После всего, за сегодняшний день пережитого, этот «неожиданный» инцидент уже не вызывал во мне столь бурной реакции. Я с серьезным лицом вынул крошку. Алина улыбнулась, взяла ее в руки и тут же мне же ее и скормила. После этого я уже не мог оставаться серьезным и тоже стал улыбаться.

Наконец, чай был выпит, варенье с печеньками съедено. Алина убрала чашки в раковину. Повисла неловкая пауза. Я не знал, что делать дальше. Я сказал спасибо за чай и стал собираться. Настроение Алины внезапно испортилось. Еще минуту назад веселая и игривая, Алинка, вдруг, стала задумчивой и суровой.

-- Ну, я пойду, -- сказал я в дверях.

-- Я не стану провожать тебя до автобуса, -- сухо ответила мне Алина.

-- Я обработаю фотографии и позвоню.

-- До десятого я в Крыму. Потом уезжаю, -- сказала Алина.

-- До десятого я успею, -- сказал я и мы попрощались.

Алина сказала: «Пока» и хлопнула дверью, а я пошел к автобусной остановке, раздумывая по пути, чем я обидел Алину.

Спустя время, я рассказал эту историю другу.

-- Ну, ты придурок, -- сказал друг, качая головой, -- что, вот так просто взял и ушел?

-- Ну, да.

-- Слушай, ты правда такой придурок, или только прикидываешься?

-- Ну, а что я должен был делать?

-- Вот, бля, мне нужно объяснить тебе, что ты должен был делать? Ты должен был заняться с ней сексом сначала на пляже, потом в кустах, потом на кухне, а потом еще можно в спальне и в душе…

-- Зачем ей заниматься сексом с незнакомым фотографом?

-- Ну все, точно придурок. Ты понимаешь, что она теперь будет тебя ненавидеть?

-- За что?

-- За то, что она тебя захотела, а ты ее – нет.

-- Но я не умею вот так, с незнакомым…

-- Слушай, тебе ассистенты не нужны? Ты будешь снимать, а я буду делать все остальное. Даже денег просить за работу не буду.  

-- А ты свет ставить умеешь?

-- Свет? Нет. Зато все остальное у меня хорошо получается. Она бы осталась довольна фотосессией. Придурок ты, Димка. Честное слово.

-- Не знаю, придурок, наверное…