Про Аллу (продолжение) ...

 "Параллельные линии могут не только встретиться,

но могут извиваться и перепутываться

самым причудливым образом."
                                                   
                                                                                         Владимир Набоков.

Наша с Аллой последняя встреча закончилась так же быстро, как и началась. Я писал об этом в одном из рассказов. Она ушла в направлении заката по отсвечивающей лучами солнца гранитной набережной. Я смотрел ей вслед, не имея уверенности в том, что мы снова когда-нибудь встретимся.

Однако эта встреча таки состоялась. В тот день, когда Алла устроила мне сумасшедшую фотосессию в офисе Ялта Шоу, мы, прощаясь, как бы договорились, что однажды будем ее фотографировать, но только теперь уже как положено. Она сказала, что однажды мне позвонит, и мы расстались. Признаться, тогда я не очень надеялся, что однажды это свершится, но номер ее телефона на всякий случай таки записал.

Прошло какое-то время. У меня зазвонил телефон. Я, как обычно, взял его в руки и обомлел: на экране светилось ее имя.

-- Ты хотел меня фотографировать? – сказала мне Алла, -- можем это сделать завтра утром или послезавтра вечером.

От такой постановки вопроса я чуть было не выронил из рук свой телефон. Попытайтесь представить, что чувствует в этот момент человек, одержимый идеей фотографировать эту Красивую Женщину на протяжении месяцев, и уже можно справедливо сказать, лет.

Я не знал, что ответить. Я не знал, как ее снимать, где это делать? В эти дни я был очень загружен работой. Однако упускать такой шанс было нельзя. За него нужно было хвататься, как за хвост синей птицы удачи, пока Алла внезапно не передумала и синяя птица в очередной раз не ускользнула из моих неуклюжих рук.

Я отменил все свои планы, пересмотрел свои записи, подумал над тем, как мне нужно вести себя с этим совершенно уникальным человеком, чтобы портрет ее получился именно таким, каким должен быть настоящий портрет. Настоящий портрет – это, по моему мнению, такой снимок, который отражает в большей мере не линии лица человека, не его геометрию, а скорее тонкие, едва уловимые чувства, сиюминутные переживания, далеко скрытые от посторонних глаз черты его характера и, если повезет, неуловимые нити судьбы человека, его огромный и непостижимый тайный внутренний мир, который может слегка приоткрыться взору фотографа, если ему повезет. Это очень и очень непросто. Даже близкие люди, которых мы знаем годами, редко открывают нам дверцу далекого тайного мира, в котором они обитают. Аллу я видел всего несколько раз. Мы почти не общались. Единственное, сколь-нибудь продолжительное общение у нас с ней состоялось в тот день, когда она внезапно возникла в моем офисе и попросила ее фотографировать мыльницей. Уже тогда кое-что мне стало понятно: Красивая Алла оказалась человеком сложным и неоднозначным. Она часто смотрела на меня исподлобья, как бы с опаской изучая меня со стороны. В то же время, в тот день я почувствовал в ней некую особую необъяснимую силу. Силу, излучаемую всем ее естеством, силу, которую иногда называли харизмой, когда описывали известных полководцев или политиков, способных повести за собой. Вот такую же непобедимую мощную силу излучала эта маленькая хрупкая женщина. Она становилась то непробиваемо сильной, то вдруг, хрупкой и уязвимой. Иногда от взгляда ее у меня дрожали колени, а в другие моменты я боялся сказать ей лишнее слово, которым, казалось, можно было спугнуть ее навсегда.

И вот, мне предстояло снимать эту маленькую, но сильную женщину. Накануне она спросила меня, что именно я планирую делать. Я сказал, что хочу снять черно-белый портрет, который бы отразил ее суть. Говоря эти слова, я понимал, что звучит это со стороны, должно быть, довольно странно, но ничего более конкретного я сказать ей не мог. Она выслушала мой ответ. Казалось, мои слова ее не удивили. Мы назначили время и место, и я стал готовиться.

Как обычно, в такие моменты, я плохо спал ночью. Мне снились какие-то странные вещи. Мне казалось, что утром она позвонит и отменит съемку. Я волновался. Мне думалось, что если эта съемка не состоится сейчас, другого случая у меня уже больше не будет.

На следующий день я проснулся пораньше, еще раз перелистал свои записи, взял собранную с вечера аппаратуру и отправился к Алле.

Фотографировать договорились у нее на работе, где для этого было подходящее помещение. Я прибыл к оговоренному месту заблаговременно. У крыльца дома меня уже ожидала маленькая красивая женщина в пестром платьице и белых шлепанцах. Я шел к ней навстречу через улицу.

-- Привет, -- сказал я и улыбнулся.

Я всегда улыбаюсь красивым людям при встрече, и они всегда улыбаются мне в ответ. Это происходит совершенно автоматически. Я никогда не планирую этого и, тем не менее, так все равно получается. Этот механизм срабатывает на уровне нейрофизиологии: мы видим благожелательную улыбку в свой адрес и невольно начинаем улыбаться в ответ. Но Алла не улыбнулась. Совсем. Она просто сказала привет – ни одна жилка не дрогнула на ее суровом безучастном лице. Ничего подобного я не встречал никогда; за все двадцать семь лет своей жизни. Мне стало страшно: как же я буду снимать этого сурового человека?

-- Дверь закрыта, -- без единой эмоции на лице произнесла Алла, -- внутри должен быть сторож, но я не могу до него достучаться.

Мне стало дурно: неужели съемки не будет? Алла еще раз постучала в закрытые двери. В ответ тишина. Мы обошли здание вокруг, постучали в окно и в заднюю дверь. Тишина. Я ощущал пульсацию сердца в висках. Тягостное молчание разрядили внезапно приехавшие сотрудники радиостанции, где работает Алла. Мы объяснили ситуацию. Они тоже попытались стучать, потом мы звонили на несколько номеров, пытаясь найти хоть кого-то с ключом от этой злосчастной двери. Я стоял в стороне, изучая красивую Аллу. В это время двое пришедших парней стояли напротив и изучали меня. Я уже стал терять понемногу надежду, как вдруг дверной замок щелкнул, дверь отворилась, и на пороге появился слегка заспанный сторож. У меня отлегло.

Мы вошли внутрь здания. Серые мрачные стены. Большие витражные окна. Кругом лежит вековой слой пыли. В углу предлагаемой комнаты куча разнообразного мусора. В противоположном углу древнее полуразбитое трюмо. Все это было скорее похоже на заброшенный дом умалишенных, нежели чем на городскую радиостанцию. Как же нам здесь работать?

Что же, мы с ассистентом молча закрепили фон, поставили свет. Алла в это время красилась у полуразбитого зеркала. Пару раз она спрашивала меня, как ей лучше накрасить глаза и куда подобрать волосы. После этих вопросов я слегка успокоился, ибо если она меня спрашивает об этом, значит, некая вера в меня у нее все-таки есть. Значит, мы все-таки сможем работать.

Наконец, все было готово. Световая схема была выставлена и опробована мной на моем ассистенте, Алла накрашена и одета. Мы раздобыли стул, и вот, самая красивая женщина этой планеты стояла передо мной рядом со стулом, среди пыли и мусора. Нечеловеческая красота на фоне умирания. Мне было немного не по себе. Мне казалось, будто давно знакомый мне образ ожил, сошел с висящей на стене картины, и вот теперь безмолвно стоит передо мной, дышит, совершает едва уловимые движения. Мне нужно что-то ей говорить, что-то делать, но я не знаю, что, ибо еще никогда раньше мне не приходилось общаться с внезапно ожившей картиной.

Я молча смотрю ей в глаза. Они просто огромные. В этих бездонных глазах легко утонуть. Еще никогда мне не приходилось видеть ничего подобного. Я смотрю на ее широкое скуластое лицо. Вы не представляете себе, как все это красиво. Я тихонько поднес камеру к своему лицу, не спеша, как бы боясь спугнуть это повисшее в воздухе мгновение. Первый щелчок затвора нарушил звенящую тишину. В следующее мгновение вспыхнул свет, и на экране моей камеры появилось первое изображение. Я смотрю на экран. Боже, до чего же суровая женщина. Ее каменное лицо не выражает ни единого чувства. Что же делать? Как мне открыть эту тайную дверцу? Я говорю ей какие-то слова, пытаюсь шутить в свойственной мне манере. Ее лицо остается непробиваемо суровым.

Тишину нарушила сама Алла. Она задала мне вопрос, для чего нужно снимать лицо человека, который просто стоит, чем повергла меня в замешательство. Я предложил ей сесть на стул, опасаясь вопроса, для чего нужно снимать лицо человека, который просто сидит. Но она не стала меня об этом спрашивать.

Она села на стул, посмотрела на меня вполоборота, поднесла руку к лицу. Ее ногти подстрижены коротко, совсем не по-женски. Ее движения скорее мужские, чем женские. Она смотрит на меня глубокомысленно, мудро. Обычно так в камеру смотрят сильные духом мужчины, а не слабые хрупкие женщины. Ее нужно снимать, как мужчину, вдруг приходит ко мне понимание. Интуитивно я прочувствовал это еще в день нашей первой встречи, поэтому перед съемкой я попросил ее взять с собой мужскую рубашку. Наконец, меня осенило, что нужно делать. Мы переодели Аллу в рубашку. Я попросил ее убрать стул и сесть прямо на пол, приняв гармоничную позу. Мы закатали ей рукава на три четверти, ее красивые темные волосы обрамили широкое скуластое лицо. До чего же она красивая! Я несколько раз пытался хвалить ее выразительное широкое лицо. По реакции ее было видно, что эта ее особенность ей не кажется преимуществом. Мне стало обидно. Как можно не любить такое лицо? Она просто прекрасна. Я готов был влюбиться в это лицо в ту же секунду, а оно ей не нравится. Я смотрел на нее с восхищением. Я почти не дышал. Видимо, она почувствовала мое состояние, слегка успокоилась, лицо ее стало уже не таким суровым и мы начали работать по-настоящему. Я опять стал случайным зрителем театра одного актера, за секунду лицо ее отражало десятки эмоций. Я жал на спуск как обезумевший (мой свет уже не успевал перезаряжаться). Я чувствовал, что, наконец, поймал синюю птицу за хвост. У нас уже появлялись пристойные кадры, но главный кадр я еще предвкушал впереди.

И вот, наконец, это свершилось: она сидела полубоком ко мне, смотрела в сторону. Я сделал пару посредственных кадров, как вдруг она повернулась и посмотрела на меня так, что у меня перехватило дыхание. Я вонзил палец в кнопку и щелкнул затвором – через секунду на экране моей камеры всплыл этот взгляд. Я обомлел: ее волосы спрятались под воротник и теперь слегка прикрывали красивые брови, ее большие глаза едва заметно прищурились, в них больше не было прошлой суровости, губы слегка приоткрылись, а их уголки фантастически миловидно поднялись кверху джокером (это был первый случай за день, когда милая Алла мне улыбнулась). Красивая Алла, наконец, мне поверила, и пустила меня в свой тайный внутренний мир. Я смотрел и смотрел на экран своей камеры. Именно так должна выглядеть Идеальная Женщина, -- мелькнуло у меня в голове. В эти секунды я чувствовал себя необыкновенно счастливым.

После этого мы сделали еще несколько кадров. Некоторые из них тоже получились неплохими. Но главный кадр сегодня я уже снял.

Мы устали. Так бывает всегда, когда модель и фотограф работают с самоотдачей, когда они становятся единым целым, настраиваясь на одну и ту же волну. Главный кадр уже состоялся и теперь силы мои окончательно оставили меня. Обессилила и красивая Алла.

Мы закончили съемку. В полудреме мы собирали реквизит и аппаратуру. Я едва стоял на ногах, но вам трудно представить, насколько тогда я был счастливым. Все свершилось. Я снимал Идеальную Женщину, у меня получился, по крайней мере, один хороший портрет. Идеальная Женщина мне улыбалась и, похоже, мы с ней, наконец, подружились.

Спустя время, я обработал этот кадр, отослал его Алле и… Он ей понравился!!! Алла – строгий критик. Отнюдь не просто удовлетворить ее высокие требования. Но мне это удалось. Самая красивая Женщина этой планеты хвалила мой снимок фразой в коротких три слова: «Да! Мне понравилось!». Из уст этой строгой Красавицы для меня это было самой высокой оценкой.